Едва наша палатка приютилась на скале, что прикрывает село с севера, к нам пришел Вовка. Тим заметил его стриженую голову ещё издали.

- Делегат муниципалитета пожаловал, - сказал он. - Готовь­ся встречать на высшем уровне.

Вовка деловито подошел к палатке и, глядя, как Тим ломает одну спичку за другой, пытаясь на ветру разжечь костер, спросил:

- Туристы?

- Да нет, в отпуск приехали, - ответил я.

- В отпуск? - удивился Вовка. - Так почему же в избу не идете?

- Гм! - хмыкнул Тим, бросая очередную загашенную ветром спичку. - А чем, уважаемый юноша, это не изба? - спросил он, тыча полупустым коробком в сторону палатки.

- Так в вашей парусине темно и людей нет, - понятно и про­сто объяснил наш гость.

- Как это людей нет? - воскликнул Тим и полез в палатку.

Не успели его кеды накрыться пологом, как за зелеными стенками палатки тысячи голосов слились в сплошной гул, которым футбольные болельщики выражали восхищение любимой командой.

- Ну что? Вон сколько людей, пол-Москвы! - радостно со­общил Тим, выбираясь наружу.

- Так это же транзистор, - разочарованно протянул Вовка.

Что с транзистором не поговоришь, Тим тоже прекрасно по­нимал. Недаром же он вынес из палатки стеклопластиковый спин­нинг с безынерционной катушкой, набор блесен в зеленой пласт­массовой коробке и никелированный топорик.

Он хвастал своими драгоценностями и на каждый Вовкин вопрос сыпал словами, словно горохом из худого решета.

Я разжег костер и вскипятил чайник. Разлив по кружкам чай, пригласил всех к столу - широкому и плоскому камню. Пока Тим делал себе бутерброд, Вовка взобрался на каменный уступ, и мы услышали его радостный возглас:

- А вот и «брателки»!

- Кажется, к нашему другу подкрепление идет, - шепнул Тим.

Но Вовка стоял на своем уступе и глядел в море. Мы недоуменно переглянулись. Тим, оставив свою кружку, поднялся к Вовке.

- Во-он два камня рядом, - пояснил Вовка. - Это и есть «брателки». В большую воду они одинаковые, как две макушки. А на отливе - остров как остров, пройдешь на карбасе рядом и не заметишь.

Я тоже взошел на скалу и, слушая рассказ нашего нового знакомого, смотрел на камни. Их одинаковые треугольные вер­шины и в самом деле отодвинулись от острова. Они торчали над водой, словно горбы верблюда.

Был час полуденного прилива. Усилившийся ветер гнал с моря крутую волну. Подкатываясь к «брателкам», волна вздымалась и белой гривой оседала на плечах камней-близнецов. Казалось, что именно эти два камня и разбивают все волны, бегущие к бе­регу. Может, поэтому гридоне и назвали их так ласково - «брателки».

- Мы возле «брателок» рыбу ловим, - сказал Вовка.

- Какую рыбу?! - Мой Тимофей вдруг обнял паренька за худенькие плечи и повернул к себе лицом. - Нет, ты не врешь? И вправду ловите? Какую? - затараторил он.

- Разную, - невозмутимо ответил юный гридонин. - Больше треску. А так камбалушки попадают, наважка и зубатка есть. Только вы, дядя, если с зубаткой дела не имели, поосторожней, когда с крюка снимаете, мигом без пальца останетесь.

- А много можно поймать? - продолжал наступление Ти­мофей.

- Сколько надо, столько и поймаете, - ответил Вовка.

- Да нам только на варево-жарево. Лишь бы клевало...

- Хоть ящик, ведь вас же двое, управитесь, - заверил Вовка.

Но это заявление паренька начисто охладило рыбацкий пыл моего приятеля.

- Что-о? - протянул он. - Эх, паря, я к тебе с душой, а ты мне голову морочишь. Скажешь тоже - ящик! Ладно, идем чай допивать...

- Да, пока мы глазели на твои булыжники, чаи совсем остыл, - недовольно пробурчал Тим.

Вдруг над самой головой раздалось бодрое «пилит-пилит-пилит».

Я глянул вверх. Три кулика-сороки медленно пролетели над нами.

- Видишь, Тим, - рассмеялся я. - Даже птицы тебе удив­ляются: «пилит и пилит».

Вовка улыбнулся.

- Не то кривец говорит. Это когда на тоне рыбаки про­спят, то кривцы кричат: мол, вставайте - и чай кипит, и невод похожать пора. Слышите, как кривец выговаривает: «кипит-ки­пит-кипит».

 После трапезы Тим сказал мне:

- Ты сходи в колхоз и найми ялик. Мое дело достать лопату и накопать червей. Чем черт не шутит, может, парнишка и не врет, может, рыба и в самом деле сама в лодку прыгает.

В правлении колхоза был обеденный перерыв. Я прошелся по дощатым мосткам вдоль села, потолкался в магазине, посидел на причале. По Гридинскому заливу сновали моторки. Широкие доры, загруженные с верхом кипами сушеных водорослей, при­чаливали к складу. А над заливом парили белоснежные чайки.

Потом пришел колхозный завхоз Геннадий и отрядил мне ялик. Это оказалась довольно прочная смоленая шлюпка. Но едва я оттолкнулся от берега, как ялик ходуном заходил подо мной, готовый каждую секунду перевернуться. Я тотчас плюхнулся на скамейку и застыл как изваяние. Ялик успокоился, потом мед­ленно начал разворачиваться и поплыл вдоль берега. Я понял, что начался отлив и вода из залива устремилась в открытое море.

Настроив весла, я погнал ялик за мыс, в лагуну, где Тим уже должен был копать червей.

Я не торопился. То и дело весла повисали над бортами. Склонившись над прозрачной водой, я рассматривал дно.

Валуны обросли желтыми кустами фукуса. Водоросли, пови­нуясь течению, вытянулись в одну сторону. На чистых камнях неподвижно застыли оранжевые и сиреневые морские звезды. Вдруг один из камушков ожил. Края его затрепетали, словно крылья большой бабочки. Видение исчезло. Я успел разглядеть, что это была камбала. Видно, тень моего ялика испугала рыбу, и она устремилась в глубину.

Пока я добирался до лагуны, вода уже на несколько десят­ков метров ушла от берега, обнажив илистое дно. Мой приятель усердно орудовал лопатой. Весь ил был разворочен.

В руках Тим держал две банки. В одной - песчаные ракуш­ки, в другой - на донышке десяток червей-пескожилов.

- Где ты прохлаждаешься! - напустился на меня Тим. - Я тут без тебя столько червей упустил. Пока лопатой подцепишь, он уже в преисподнюю удрал.

Но и с моей помощью дела пошли не лучше. Пескожилы, ви­димо, чувствовали колебание почвы под нашими ногами и успе­вали юркнуть в свои подземные ходы.

Наконец Тим взмок окончательно.

- Ладно, кончай земляные работы, - решительно заявил он. - На первый раз хватит. А там можно снова подкопать.

...Вечерняя зорька только началась, когда мы выехали на ловлю. На носу ялика, сверкая новенькой фанерой, стоял ящик. Тим хоть и не очень верил Вовкиным словам, но все же сбегал к магазину и выпросил вот этот ящик - «для продуктов», как объяснил он продавцу.

Пока я неторопливо подгребал, Тимофей, свесившись над бор­том, уставился в воду. Увидев звезду, он взмахнул руками, отчего ялик заходил ходуном.

- А водорослей-то, водорослей сколько! Смотри - медуза!

Транзистор, болтавшийся на шее Тима, уже дважды касался воды. Но приятель не унимался до тех пор, пока берег не ото­двинулся и не началась глубина.

Через полчаса мы добрались до «брателков». Тим опустил на дно якорь и начал настраивать транзистор.

- Может, тебе ящик подать? - напомнил я ему.

- Погоди, до него еще черед не дошел

За островом было полное безветрие. Зеркало воды плавно вздымалось и опускалось. Казалось, море разморилось на солн­це за долгий июльский день и дышало ровно и умиротворенно. И музыка, которую Тим поймал по приемнику, была нежной и мелодичной, словно далекий оркестр не хотел нарушать покой уставшего за день моря.

Я нацепил на крючок донки червя и закинул снасть. Не успел груз добраться до дна, как я почувствовал мощный рывок, и леса туго натянулась. Ялик качнулся.

- Полегче, тоже мне, рыбак, - заворчал Тим. - Тебе бы только на скале сидеть...

Я пропустил это замечание мимо ушей и начал выбирать лесу. Когда треска забилась на дне ялика, мой друг засуетился:

- Давай ящик! Смотри, какая рыбина! Что ж в магазине они такие серые?

Я тоже разглядывал красивую рыбу. Ее коричневая спина с зеленоватым отливом сверкала на солнце, а под нижней губой трепетал маленький ус.

Тим схватил первую попавшуюся под руку донку и тоже за­бросил. Через несколько мгновений он дернулся так, что ялик вздыбился, словно его подняла большая волна.

Ага, есть! - прохрипел Тим и заработал руками, вытаски­вая снасть. На крючке была крохотная тресочка. Тим умиленно причмокивал, расправлял плавнички и разглядывал узор на спине рыбки.

Вовка Мехнин оказался прав - рыба клевала не переставая. Когда мы опомнились от этой удивительной рыбалки, дно ящика было уложено треской и навагой.

Солнце стояло еще довольно высоко. Казалось, вечер и не собирался наступать. На «брателках» сидели сутулые кулики-со­роки. Их черные сюртучки, оранжевые носы и лапки отражались в тихой воде.

Вдоль острова плыла серая гага. Она огибала каменные вы­ступы и зорко поглядывала в нашу сторону. Наверно, на острове были спрятаны ее птенчики-пуховички.

Тим развалился на корме, блаженно попыхивал трубкой, и крутил настройку транзистора.

- Монти. «Чардаш» - объявил диктор, и через секунду над «брателками» полились грустные и задумчивые звуки чудесного венгерского танца.

В эти минуты и каменная твердыня острова, и могучее без­брежное море, край которого в дрожащей дымке переходил в не­босклон, и поющие звуки скрипки словно слились в одно целое. Они, казалось, дополняли друг друга.

Не знаю, сколько минут мы сидели неподвижно, как кривцы на «брателках», очарованные спокойствием моря, строгостью скал и нежным пением скрипки. Вдруг Тим прошептал:

- Смотри! - и едва заметно повел головой.

Метрах в двадцати от ялика над водой торчала голова тю­леня. Его темные глаза были широко раскрыты.

Как он оказался возле лодки, без всплеска, без волны, было непонятно.

Мелодия чардаша стала убыстряться. Скрипка запела гром­че, стряхнув задумчивость и грусть. При этих звуках морской зверь вытянул шею и словно приподнялся в воде на невидимую ступеньку. Казалось, он вбирал в себя каждую ноту.

Мы боялись пошевелиться, разглядывали это живое диво, ко­торое крошка транзистор открыл нам у «брателок».

А звуки скрипки уже закручивались каруселью - приближал­ся финал чардаша. Наконец прозвучали три последних аккорда, и скрипка смолкла. Тюлень не шелохнулся.

Тим лихорадочно крутнул колесико настройки, пытаясь найти новую мелодию, и тут из транзистора вырвалось: «Хусаинов проходит по краю, удар, го-о-ол!». Затем водопад криков, топота и свиста восторженных болельщиков обрушился на море.

Я глянул на воду. Тюлень исчез, будто его никогда здесь и не было.

Тим долго рыскал по эфиру, предлагая нашему морскому гостю то песню, то эстрадный концерт, но старания его были напрасны. Тюлень больше не появлялся. Видно, он был ценителем скрипичной музыки.

«Кипит-кипит-кипит!» - звонко прокричали кривцы и сорвались с «брателков». Они потянули вдоль берега к рыбацкой тоне.

Нам тоже пора было возвращаться к палатке и готовить ужин.

Две недели мы рыбачили рядом с «брателками». Иногда между островками мелькала голова тюленя, но был ли это наш ценитель музыки, мы не знали.

За день до отъезда к нам пришёл Вовка - попрощаться. Тимофей отдал нашему гридинскому другу все блесны, которые так и не пригодились, и донки.

 Когда самолет, пробежав по заливу, поднялся в воздух и стал разворачиваться над морем, Тим прильнул к окошку. Я тоже глянул в круглое оконце. Внизу, отодвинувшись от островка, на синем поле воды стояли «брателки». Начинался прилив.

назад