Когда летишь в самолете, пусть это и маленький АН-2, час, другой, третий, то привыкаешь к монотонному гулу мотора. Ка­жется, уже не существует никаких других звуков. Но вот наконец высаживаемся на берег озера Собачье. Летчики, едва мы оттолкнули «Антошку» от берега, сразу же поднимают самолет в воздух и, сделав прощальный круг, берут курс на юг, к Туруханску, где расположена наша база. Мы сидим на баулах со снаряжением и слушаем все тот же рокот мотора, пока он не растворяется в бесчисленных ущельях гор плато Путорана.

Наступает глухая, щемящая тишина. Мы остались совсем одни. Ни птичьего посвиста, ни комариного писка. Да и откуда им быть?! Птиц среди этих мертвых безжизненных скал очень мало. А комарам уже отошел срок - стоит конец августа.

Но вот какое-то монотонное шуршание начало настойчиво вкрадываться в окружающую нас тишину. Мы переглянулись.

- Кажется, воды многовато... -  словно отвечая своим мыс­лям, сказал начальник отряда.

Мы рассмеялись. Еще бы! У наших ног лежало глубоководное озеро, по которому предстояло плыть километров пятьдесят.

- Зря смеетесь, - сказал начальник. - Когда подлетали, ви­дели, сколько снегу в горах?

Конечно, мы видели и снег в ущельях, который так и не рас­таял в течение лета, и тощие струйки ручьев, и белые ниточки водопадов. Но при чем здесь этот шорох, доносившийся с проти­воположного берега?

- В первый маршрут мы  пойдем по ручью,- пояснил на­чальник. -  И лучше бы в нем  было меньше воды. А он шу­мит...

...К вечеру у лиственниц, сбегавших к воде, встала наша па­латка, под широким брезентом укрылись все вещи, а над кост­ром, стреноженным таганом, повис казан, в котором булькала и торопилась свариться лапша...

Первый полевой ужин затянулся. Каждому было что вспом­нить из прежних маршрутов. Одна бывальщина сменяла другую. И тут в нашу неторопливую беседу ворвался новый звук. На на­шем берегу высоко в ущелье горы вода подмыла камень, и он с грохотом покатился вниз, увлекая десятки других. Мы все за­мерли, вслушиваясь в шум каменного потока. Казалось, гора сердито ворчала на непрошеных гостей.

Постепенно слитный рев камнепада раздробился на отдельные звуки и все стихло. Мы поняли, что опасность нам не грозит. Сорвавшиеся с вершины горы камни застревали  на скалистых террасах, а тем, которые скатывались ниже, путь преграждали лиственницы.

Ночью прошел сильный дождь. А утром сквозь рваные клочья туч начало пробиваться солнце. Озеро по-прежнему было тихим. В его остекленелой воде отражались плоские вершины гор, увен­чанные тяжелыми облаками, и росшие по берегам деревья. Горы ворчали. Вздулись ручьи, напоенные ночным дождем, и то в од­ном, то в другом ущелье возникали каменные потоки.

Мы уже собрались у костра, как вдруг по ручью, падавшему водопадом с горы, что высилась за озером напротив нашего ла­геря, сорвалась огромная каменная глыба. Она неслась, набирая скорость, и все новые валуны устремлялись следом за нею. Было похоже, что стадо каких-то диковинных животных, гонимое стра­хом, мчится за своим вожаком к спасительному лесу.

Подпрыгивая и грохоча, глыба достигла деревьев. Редкие лиственницы, рискнувшие вырасти выше полосы леса, в одно мгновение были переломлены, как спички. Наконец в самой чаще деревья остановили глыбу. Дробно процокали более мелкие кам­ни - и все стихло.

- Вот так, - произнес начальник отряда, - Все видели?

Мы поняли, что он имел в виду. Еще на базе в Туруханске начальник проинструктировал каждого из нас. Предупредил, что в маршрутах нельзя подходить к краю обрывистых скал: базаль­товые стенки обрывов растрескались и можно сорваться.

Бешеная скачка глыбы и срезанные ею деревья были красно­речивым подтверждением слов начальника.

Настал день, когда на воде закачался плот-катамаран. Радист-моторист Виктор опробовал ходовые качества нашего неуклюже­го судна. Мотор работал исправно, а плот слушался руля. Мы направляемся на северный берег Собачьего, чтобы уйти в первый маршрут.

В Собачье наш безымянный ручей впадает рядом с устьем реки Хоронен. Сверившись с картой, решаем пройти через лес и выйти на среднее течение ручья.

Полчаса подъема - и вершины толстых лиственниц уже мая­чат далеко внизу. Выше начинается корявый, изогнутый ольша­ник. Продираемся сквозь него и наконец выходим к ручью. Но его нет. Сплошная каменная река, а сам ручей ушел под эти камни. В пору бурного таяния снегов ручей превращается в бесную­щуюся, кипящую реку. Вода сносит вниз валуны, устилая ими русло.

Подъем становится круче. Мы скачем с валуна на валун, взбираясь все выше. На коротких привалах всматриваемся в от­крывающуюся даль. Внизу, опоясанное зеленью деревьев, на­сколько хватает глаз, простирается Собачье. Наконец стены скал стиснули ущелье и ручей стал самим собой. Голубая вода под порогами кипела пузырьками воздуха. И хотя в таких ямах было достаточно глубоко,  на дне был  виден каждый камешек.

Чем выше мы взбирались, тем чаще нам преграждали путь водопады. Это их воркотня доносилась до нашего лагеря все прожитые на берегу дни. Берем у водопадов образцы, а потом ка­рабкаемся по осыпям, обходя отвесные стены скал.

Так прошел день. Рюкзаки потяжелели от собранных образ­цов. А ружья, которые мы взяли на случай встречи с медведем, оказались совершенно ни к чему. В этом царстве камня медведю делать нечего.

Уже замаячили снежники, которые питали наш ручей, когда пошел дождь. В надежде, что он скоро кончится, устраиваем привал под нависшим скальным карнизом. Но дождь все льет и льет, затянув мелкой сеткой плоские вершины соседних скал и занавесив серой пеленой озеро.

- Это надолго, - сказал начальник. - Возвращаемся в ла­герь.

Мы покинули спасительный карниз и через пять минут про­мокли до нитки. Торопимся к лесу, быть может, там, под деревья­ми, станет чуточку посуше. Но в ольшанике новые потоки воды, теперь уже с листьев, обдают нас с головы до ног. Куртки прилипают к телу, вода хлюпает в сапогах. Когда дождь кон­чился, мы даже не заметили - все были мокрые насквозь.

От долгого спуска гудели ноги. Каждый шаг давался с тру­дом - валуны стали скользкими после дождя. Вдобавок тяже­лый рюкзак с образцами словно подталкивал в спину.

Добрались до первых лиственниц, и тут перед нами откры­лась длинная каменная осыпь. Огромные замшелые валуны в бес­порядочном нагромождении теснились у наших ног. И каждый был словно разукрашен золотыми пятнами лишайника.

Мы уже совсем выбились из сил и решили не обходить осыпь, а спускаться прямо по ней. Разбухший от воды мох срывался под ногой. Чтобы не потерять равновесия, то один из нас, то другой обнимал камень и сползал к следующей глыбе.

Вдруг я услышал резкий посвист: «вик-вик». Оглядел камни - никого. Снова шаг, другой, и опять - «вик-вик». Неужели в этом каменном хаосе поселилась какая-то птица и наше вторжение потревожило ее?

Я остановился передохнуть и огляделся. Вдруг одно из рыжих пятен лишайника ожило и исчезло под каменной глыбой. Всмат­риваюсь пристальней и замечаю на замшелом темени валуна крохотного рыжего зверька, похожего на зайчонка.

«Так это же северная пищуха», - догадался я. «Вик-вик», - тревожно прокричал зверек и юркнул под камень.

Мне показалось, что пищуха предупреждает нас: «Вик - мох сырой! Вик - смотрите под ноги! Вик - не сорвитесь!»

Так пока мы не миновали эту осыпь, пищухи словно эстафету передавали нас одна другой. И резким криком предупреждали об опасности.

Я впервые видел так близко этого зверька. Добравшись до по­следних валунов осыпи, я отыскал норку пищухи, достал из рюк­зака сухарь и положил угощенье в пищухин дом. В знак благо­дарности.

назад