Закружила, завьюжила жёлтая метель листопада. Утренние заморозки подмораживают листву, а порывы ветра срывают с ветвей золотые монеты берёзовых и осиновых листьев.

Посветлел октябрьский лес. Все тропинки устланы шуршащей листвой. Ветер гоняет жёлтые кораблики по берегам озёр. Лесные ручьи крутят жёлтые водовороты в потяжелевшей от первых заморозков воде. Палые листья собираются в речных омутах и ложатся на дно. А ветер срывает всё новые и новые вороха листьев.

В морозном воздухе тихого октябрьского дня далеко разносится тарахтенье дроздов-рябинников. Они стайками кочуют по лесным опушкам в поисках ягод рябины. Пока будет рябина, дрозды не покинут наши края. А вот других птиц холода неумолимо гонят на юг. В октябре от нас улетают зяблики, жаворонки, лебеди, гуси и утки.

В начале месяца добирал я клюкву у Терва-ламбы. Расположено это озеро среди бескрайних болот. Может быть, поэтому и делают на нём ос­тановку караваны гусей, лебе­дей и стаи отлетающих к югу уток. День-другой птицы кор­мятся на мелководной Терва-ламбе, собирая водоросли и упавшие на дно семена раз­личных растений.

Но дольше всех живут на ламбе стаи нырков-морянок.

Морянки, как по команде, ныряют одна за другой и что-то собирают на дне. Потом также поочерёдно, как серые пузырьки, выскакивают из во­ды и качаются на мелкой вол­не. И тяжёлая свинцовая вода оживает, когда на неё опускается стая перелётных морянок. Я часто подолгу слежу за морянками и радуюсь, когда услышу их весёлое приветствие: «Алей!».

Так было и в то утро, когда я в последний раз пришёл на Терва-ламбу. Собираю в пластиковое ведро клюкву, а когда спина заноет от низких поклонов каждой кочке, выпрям­ляюсь и разглядываю уток. Морянки не боятся меня. Они ныряют у самого берега, где на воде полощутся зелёные тарелки листьев кувшинки.

В какой-то момент я поднял голову и заметил на старой сосне, что росла на берегу, громадную птицу. Я поставил между кочек ведёрко с клюквой, достал из рюкзака бинокль и стал разглядывать пернатого великана.

Птица сидела как изваяние. Могучие жёлтые лапы намертво сжимали сосновый сук, а жёлтые глаза взирали на всё вокруг с каким-то холодным достоинством. Бинокль помог мне узнать в птице орлана-белохвоста. У этой птицы, будто высеченной из камня, и в самом деле белый хвост.

Рассмотрев орлана, я снова  начал собирать клюкву. Время от времени я теперь бросал взгляд не только на ламбу, но и на сосну. Орлан неподвижно сидел на своём суку.

Мне пришла в голову совсем несуразная мысль: стаи моря­нок - это овцы, а орлан - их пас­тух. Поэтому он и взобрался повыше, чтобы видеть своё стадо.

Но на самом деле оказалось, что это действительно так. Когда снова моя спина заныла и я выпрямился, застыв как столб, орлан сорвался с сосны и спикировал на стайку морянок. Утки только что начали выныривать. Одну из них орлан подцепил своими жёлтыми крюч­коватыми лапами и понёс к лесистой сельге, что высилась вдали от Терва-ламбы.

Похоже, что орлан кочует к югу вместе с этой стаей от самого Белого моря, где гнездятся летом морянки. Он «па­сёт» эту стаю и время от времени берёт с неё дань. Только пастух-то у морянок оказался слишком коварным.

 

назад