Вот и пришла в наш край настоящая зима. С морозами и снегами. С самыми короткими в году днями и самыми долгими ночами.

Лесные жители заранее приготовились к зимовке. Белки ещё летом насушили грибов. Мыши-полёвки осенью натаскали в свои норки зерен овса и горошин. Бобры запасли под водой у своих хаток ветки осины.

Ну, а барсук в норе и медведь в берлоге никаких запасов не делали, а просто заснули до весны.

Давно уж покрылись льдом озёра и лесные ламбушки. Дольше всех гоняли свинцовые волны и сопротивлялись Ладога и Онежское озеро. Но декабрь и их успокоил, студил-студил, и, наконец, наши пресные моря успокоились подо льдом.

Рыба отошла от берегов и перекочевала в глубокие ямы и омуты. Тут-то и отыскивают её рыбаки-подледники. Уви­дишь, как рыбаки со своими шарабанами собираются в кучку, значит, отыскали рыбью стоянку и таскают окуней.

Хотя и короткий декабрьский день, я всё равно ста­новлюсь на лыжи и ухожу в лес. Интересно же узнать, как началась зимовка лесных жителей.

Сразу за нашей деревней на лесной опушке нахожу стайку чечёток. Пичуги кормились берёзовыми серёжками. Они перепархивали с ветки на ветку, висели, кто боком, кто вверх ногами - совсем как акробаты в цирке. Под мелодичные пос­висты чечёток сыпались на снег крылатые семена берёзы. А на самой макушке дерева расселись красногрудые сне­гири. Яркие кафтаны делали их похожими на гусар, охра­няющих сереньких крестьянок-чечёток...

Лыжня уводит меня всё дальше от деревни. И всё чаще стали попадаться заячьи тропы. Зайцы тоже приспособились к зиме: чтобы не вязнуть в глубоком снегу, они и протоптали свои тропы. Да не просто куда придётся, а куда надо - в молодой осинник, чтобы погрызть зелёной осиновой коры, на край болота, где заросли ивы - на самые кормовые места. Иду и всё по пути примечаю. Но вот вынесли меня лыжи к лесной речушке. Мороз не смог одолеть её, и она проворно струилась по камням.

Вдруг, откуда ни возьмись, посреди потока, на макушке камня появилась небольшая чёрненькая птичка. Ростом со скворца, только, в отличие от него, на груди у неё была белая манишка.

Да это же оляпка - водяной воробей! Я узнал птицу. И очень обрадовался, что встретил её.

Оляпка покрутилась на камне - и бульк в воду. Я стал считать секунды. Семь секунд, и оляпка снова на макушке камня. В клюве какая-то добыча. Птица ударила клювом о камень раз-другой и проглотила добычу. То ли это был малёк-харьюзёнок, то ли ли­чинка ручейника - я не смог различить.

А тем временем сме­лая птица продолжала нырять в воду. Я же счи­тал секунды: сколько вре­мени она находится под водой. Семь, девять, один­надцать секунд! Вот как долго птица не дышит, пока бегает по дну. Да и не всякий раз возвращается  на сей камень с добычей.

Я наблюдал за оляпкой до тех пор, пока совсем не окоченел. Сколько же труда ей приходится приложить, что­бы прокормиться в течение короткого декабрьского дня.

Скорой тебе весны, отважная птица!

 

назад