Новый жилец

В каких лесах родился Мишутка, я даже не знаю. Помню только, как однажды в конце апреля у нас зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал далекий Папкин голос:

- Здравствуй, сынок!

Мамы дома не было. Она ушла на речку за водой, мне пришлось разговаривать с папкой самому.

- Когда приедешь? - спросил я его.

- Наверно, завтра  к вечеру. Мы тут медведицу убили и двух медвежат поймали. Можно бы одного взять к себе, да вот не знаю, согласится ли мама.

- Согласится! -  закричал я в трубку. - Обяза­тельно привези!

И когда пришла мама, я ей сразу же объявил:

- Папка привезет живого медвежонка!

Я думал, что мама будет ругаться, скажет: «Не нужен мне в доме дикий зверь! Хватит с нас и кота», но она только пожала плечами и спросила про папку.

Весь следующий день я думал о медвежонке.

За печкой у нас стоял большой старинный стол. Под  ним  когда-то зимой жили куры. Между ножками стола были закреплены железные прутья. Лучшего мес­та для нашего нового жильца нельзя было и приду­мать. Я хорошенько подмел пол, насыпал под столом опилок, а в углу постелил старую шубу, чтобы медве­жонку было и сухо, и тепло.

Через каждый час я выбегал на дорогу посмотреть, не едет ли папка, но так и прокараулил его. Вечером во дворе захрапела лошадь, потом скрипнула дверь, и вошел папа.

- Принимайте квартиранта, - сказал он и вытрях­нул из мешка мохнатого звереныша.

Ростом медвежонок был не больше папиной шапки. Очутившись после темного мешка на свету, он очень перепугался, прижался к папкиному сапогу и смотрел на нас с мамой печальными глазами.

Мне даже показалось, что медвежонку не понра­вилось у нас и он сейчас заплачет.

- Переволновался зверек за эти дни, - сказал папа. - Давайте мы оставим его в покое и дадим чего-нибудь. Правда, есть он, может быть, и  не станет.

Мама налила в миску немного молока и поставила под стол - в новую квартиру медвежонка. Но он даже не притронулся к молоку. Забился сразу в угол, где лежала шуба, и боязливо смотрел на нас из своего укрытия. Я сидел тихо и ждал, когда звереныш начнет лакать молоко, но он так и не пошевелился. А потом пришла  мама  и  велела   мне  укладываться  спать.

Утром я проснулся рано. Дома никого не было. Я соскользнул с кровати и на цыпочках прокрался на кухню. Мне хотелось осторожно подобраться к закутку и посмотреть, чем занят наш лесной гость.

Вдруг послышался какой-то шорох, потом что-то звякнуло. Выглянув из-за печки, я увидел, что медве­жонок стоит одной лапой в миске и через прутья смот­рит на меня. Миска, в которую наливали молоко, была пуста. Стараясь не шуметь, я тихонько приблизился к железным прутьям и присел на пол. Медвежонок постоял, посмотрел на меня своим глазенками и нехотя побрел в угол.

- Мишук, Мишутка, - ласково звал я его. - Не бойся, иди сюда, - но медвежонок даже не шевельнул­ся. А мне так хотелось, чтобы он поиграл со мной. Я принес сахару и положил несколько кусочков перед Мишуткой. Звереныш внимательно посмотрел на меня, но от угощения отказался.

Придя из школы, я первым долгом заглянул к Мишутке. Он лежал на прежнем месте, но сахара не было. А мама рассказала, что медвежонок ел суп.

С этого дня Мишутка начал привыкать к людям. Он ел все, что ему давали: и хлеб, и рыбу, и кашу, но больше всего ему нравился сахар. И каждое утро, ухо­дя в школу, я оставлял ему два-три кусочка сахара.

Встреча с Марсианцем

Прошло две недели. Наш новый жилец перестал дичиться. Он уже охотно брал еду из рук. Стоило толь­ко с миской подойти к его закутку, как Мишутка под­бегал к дверце и нетерпеливо скулил.

Однажды утром, когда мы завтракали, папа ска­зал:

- Надо выпустить Мишутку. Не век же ему под столом сидеть. Пусть немножко побродит по квартире.

Я сразу же вскочил и бросился к закутку. Распах­нув дверцу, я снова сел за стол. Все притихли и стали смотреть, что будет делать Мишутка.

Медвежонок не заставил себя ждать. Он переступил порог и заковылял вдоль печки.

Возле печки, ничего не подозревая, дремал наш кот Марсик. Он был большой лентяй и соня. Марсик мог спать и днем и ночью. И никто у нас не помнил, чтобы наш кот поймал когда-нибудь хоть одну мышь. Да и как же он мог ловить мышей, если боялся сделать лишнее движение. Ходил всегда медленно, важно, да­же потягивался с неохотой. А поесть любил. Подавай ему молоко да сметанку - что повкуснее. В общем, Марсик жил, как самый настоящий тунеядец.

Услышав шорох, Марсик насторожил ухо и лениво приподнял голову. Мишутка заметил кота и ткнул его в бок своим коричневым носом.

- Шшау-вау! - заорал кот и пулей взлетел на печ­ку. Откуда только у такого лодыря  и прыть взялась. Мишутка от неожиданности отскочил в сторону. Он перепугался не меньше Марсика.

Мы рассмеялись.

- Ну  вот,  наши  квартиранты и познакомились! -  сказал папа.

Но кот, видно, не желал признавать Мишутку. Он вытаращенными глазами следил за каждым движени­ем медвежонка и глухо ворчал.

- Ишь  ты, - улыбался   папа, - ругается  наш  Марсианец. - Загордился...

Мишутка сидел посреди кухни и удивленно смотрел на кота. А Марсик чувствовал себя на печке в полной безопасности и вовсе не собирался покидать свое убе­жище.

- Мишук, - позвал папа, - иди  сюда, сахарку дам.

Папа показал Мишутке кусочек сахару и положил его на край стола. Увидев лакомство, медвежонок за­был про кота и подошел к папе.

Но сахар был высоко. Тогда Мишутка встал на задние лапы. Его влажный нос едва дотянулся до сто­ла. Мишутка, склонив голову, попытался слизнуть са­хар, но не достал и заскулил.

- Да отдай ты ему сахар, - сказала мама. - Ви­дишь, он уже нервничает.

- Нет уж, пусть сам сообразит, как взять, - от­ветил папа.

И Мишутка сообразил. Он схватил зубами клеенку, да так дернул ее к себе, что чашки, стаканы и самовар поползли по столу. Сахарница повалилась набок, и ра­финад дождем посыпался на Мишутку. А ему только это и надо было. Он лег на пол и начал хрустеть.

Мама укоризненно посмотрела на папку и вздох­нула.

А папка смеялся.

- Ну я же говорил, что сообразит!

Мишуткина ухоронка

Теперь я каждый день выпускал Мишутку. Он бро­дил по квартире и обнюхивал все на своем пути.

Кот Марсик как только завидит, что медвежонок вы­шел на прогулку, так сразу спасается на печке. Видно, крепко запомнилась ему первая встреча с Мишуткой.

Постепенно Мишутка стал привыкать к нашей квар­тире: то перевернет табуретку, то разыщет где-то под кроватью старый валенок, то обгрызет ножку стола. И мне часто приходилось брать Мишуткину вину на себя и отвечать за его проказы.

  

Правда, мама, наверно, догадывалась, что это Мишуткина работа, ведь не стану же я сам грызть у сто­ла ножку. Но не ругала ни Мишутку, ни меня. Она то­же любила медвежонка.

Как-то утром мама дала Мишутке поесть и вышла в огород вскопать грядку. За работой время шло не­заметно. Она вскопала одну грядку, другую и приня­лась за третью. И тут только вспомнила, что забыла посадить Мишутку в закуток. «Ведь он может перебить посуду на кухне или сломать что-нибудь», - подумала мама. Оставив свое занятие, она неслышно взошла на крыльцо и приоткрыла дверь.

В кухне было тихо. Около печки на полу валялись самоварная труба, кочерга, помело и деревянная ло­пата, которой мама садила в печь хлебы. Посредине кухни стояла табуретка. Медвежонка нигде не было.

Мама обыскала всю кухню. Заглянула даже в печ­ку - Мишутка пропал.

- Неужели я дверь плохо закрыла? - заволнова­лась мама.

- Мишук, Мишук!  -  позвала она.

В кухне - ни звука.

Мама даже в коридоре поискала, но и там его не было.

Вернувшись снова на кухню, мама случайно насту­пила на миску, из которой всегда ел медвежонок. Миска зазвенела и закрутилась на полу, и тут из-под печки выскочил Мишутка. Оказывается, пока мама бы­ла на огороде, он забрался под печку да там и заснул. А сейчас услышал, как зазвенела миска, решил, что пришло время обедать, и вылез из своей ухоронки.

Под печкой он весь вымазался в сухую глину и пыль. Был бурым, а стал серым, будто провисевшая все лето в чулане старая шуба. Мама взяла щетку, вы­чистила Мишутку и выбила из него всю пыль.

С той поры чуть что, как наш квартирант сразу пря­чется под печкой. Видать, понравилось ему там сидеть.

Однажды мама выпустила Мишутку в кухню и от­правилась полоскать белье.

Недолго пришлось медвежонку быть одному, да, видно, скучно стало. Он взобрался на табуретку, с нее на подоконник. Сидит, свесив лапы, и поглядывает на улицу.

В это время мама возвращалась с речки. Посмотре­ла она на окна и видит: сидит за столом кто-то чужой и на нее смотрит. Не догадалась сразу, что это Мишут­ка на подоконнике уселся. Заспешила скорей в дом. И только порог переступила, Мишутка кубарем ска­тился на пол, прыг к печке, и давай вытаскивать из-под печки все, что там было.

Хвать двумя лапами лопату  - и швырь в сторону, хвать кочергу - тоже в сторону, а  следом и самоварная труба загремела. Мигом расчистил себе путь и шмыгнул под печку. Схоронился.

Посмеялась мама над «работящим» Мишуткой и угостила его молоком.

Рыболов

В школе окончились занятия, и у меня наступили каникулы. Теперь мы с Мишуткой целые дни проводили вместе.

В начале лета в Купинскую губу Белого моря пришли несметные косяки мелкой рыбешки колюхи.

С моря колюшка устремилась вверх по реке Чупинке. У мальчишек Чупы начались веселые дни. Каж­дый мастерил себе сачок и спешил на берег ловить колюшку. Такая рыбалка не требовала большого умения. Стой на берегу да держи сачок в воде где-нибудь у камня. Набежит колюха - поднимай сачок да высыпай улов в ведерко. Правда, колюшка - рыба никудышная. Люди сушили ее, делали из нее муку да приправляли этой мукой пойло поросятам. А больше ко­люшка ни на что не годилась. Но мальчишкам эта ловля нравилась - веселое занятие.

Сделал себе сачок и я. На рыбалку нам с Мишут­кой недалеко ходить - Чупинка журчит под самым окном.

Пришли мы на берег. Я на камень стал, а Мишутка развалился у воды на травке. Подержал я сачок в воде, пока над ним рыбьи тени не замелькали, и поднял. Десятка два колюшек поймал и вытряхнул их на травку к самому Мишуткиному носу. Запрыгали колюхи, затрепетали. А Мишутка вертит своей круглой башкой и удивляется.

Смотрел, смотрел на рыбью пляску и решил порядок среди колюх навести. Поднял лапу, примерился да как хлопнет по колюхам. И взвыл! Забыл, видать, что с рождения босиком ходит. И хоть толстая кожа на его черных подошвах, а все-таки колюшкина   иголка уколола больно. Недаром же зовут эту рыбу колюхой: сама с вершок, а колючки, что гвозди торчат.

Отошел Мишутка в сторону, присел и лапу лижет. Боль  и   прошла. А колюхам тем временем солнце жабры подсушило, они и уснули.

Вернулся медвежонок к своим обидчицам, видит - не шевелятся они, а глазам не верит. Поддел одну ры­бешку когтем - недвижна колюха. И начался тут у Мишутки пир. Я и глазом моргнуть не успел, как весь мой улов исчез в его пасти. Стоит у самой воды, с ла­пы на лапу переминается и так умильно на меня погля­дывает, будто сказать хочет: «Ох и вкусна свежень­кая! Лови-ка еще!»

Я снова вытряхнул колюшек из сачка на травку. Тут уж Мишутка не стал церемониться - всех одну за другой сжевал и снова просит. Еще раз-другой черпнул я рыбешек, смотрю, вроде насытился мой зверь. Теперь уже не все подряд ест, а выбирает те, что с икрой. Ра­зобрал, что они вкуснее, но потом и тех не стал есть.

Начал я колюх в ведро высыпать. Пляшут они в ведре, пока живые, звонкую дробь выбивают, а Ми­шутка и внимания не обращает на них. Пропал инте­рес.

А я своим делом занимаюсь: колюх - в ведро, са­чок - в воду, колюх - в ведро, сачок - в воду. Как пе­рестал я медвежонка угощать, так у меня и дело быст­рее пошло.

Вижу - любопытно мое занятие Мишутке. Лежит на травке, а сам глаз с меня не спускает.

- Ты что, Мишуня, - смеюсь я, - никак сам хо­чешь сачком поработать? Может, попробуешь?

А Мишутка смотрит на меня исподлобья и глазами хлопает, будто сказать хочет: «Уж ладно, лови, дес­кать, сам, а я поучусь».

Увлекся я колюхами, совсем про Мишутку забыл. Вдруг слышу - вода у берега плесканула. Оборачи­ваюсь и вижу: стоит мой зверь на берегу и лапу трясет, а перед ним две колюхи на травке пляшут.

- Э-э, - говорю, - Мишуня,  так дело не пойдет. Когда я тебя угощал - ты отказывался. А теперь из ведра стал рыбу таскать.

Забрал я этих двух колюшек, а ведро отнес на се­редину речушки и поставил на плоский камень. Думаю: «Отсюда ты рыбу не достанешь». И снова ловлю, а сам нет-нет да и поглядываю на Мишутку.

Вижу: подошел медвежонок к самому берегу и в во­ду уставился. Смотрел, смотрел и так это осторожненько стал лапу в воду опускать. Подержал лапу в реке минуту-другую, потом как черпанет к берегу! Вместе с водой трех колюшек на траву выплеснул.

- Вот так рыбак! - удивился я.

А Мишутка тут же свою добычу в рот отправил и снова к воде.

- Так вот в чем дело, - догадался я, - значит, и в первый раз он колюх сам выловил. А я-то, несо­знательный, отобрал Мишуткину добычу и в ведро бро­сил. Да еще подумал плохо, будто зверь у меня тех двух колюшек своровал. Оказывается, Мишуня и сам ловить мастер.

Уселся я на камень и на Мишуткину рыбалку дивуюсь. А он опять лапу в воду запускает.

Еще несколько раз выбрасывал Мишутка на берег колюх и всегда поедал с удовольствием. Оно и понятно - сам ловил, а своей рыбы даже сытому хочется.

Мишутка оказался хорошим учеником и настоящим рыболовом. Пока в речку шла из моря колюха, мы не раз с ним рыбачили вместе.

Огородник

Деревья оделись в зеленую листву. Поднялись тра­вы. Появились первые цветы. Хорошо стало в нашем дворе.

Я часто брал книгу, устраивался где-нибудь на травке и читал. Мишутка в такие минуты бродил тут же. Ему все было интересно. Ведь это было первое лето в его жизни.

Стоит застрекотать в траве кузнечику, как медвежонок сядет, будто маленький  человечек, и  слушает. Интересно Мишутке, кто это так трещит в траве. Он опускается на все четыре лапы  и, сгорбившись, боком-боком подходит к стрекотуну.

А кузнечик сидит на самом кончике травинки и все видит. Только Мишутка свой нос  к  нему подсунет, он тут же расправит крылья и - прыг в сторону, подальше от непрошеного гостя.

Ловил-ловил Мишутка кузнечи­ков, пока не надоело, потом начал ко мне подкрадываться. А я зачи­тался и не вижу, что он там вытво­ряет.

Подполз Мишутка поближе и через травинки на меня смотрит. А я как раз страницу переворачи­вал. Ее шелест - будто сигнал для медвежонка. Он прыгнул на меня и хвать лапой по страницам.

- Ах ты зверь дикий! - закри­чал я, вскочил на ноги и замахнул­ся на Мишутку    книжкой. А  ему только это и надо. Отбежал в сто­рону и спрятался в траве.

- Ну погоди, - нарочно громко выговариваю я, - сейчас поймаю и в хлев запру. Будешь сидеть в по­темках.

А Мишутка лежит в траве - не шелохнется. И только я занесу над ним руку, что­бы схватить за шиворот, он рявкает и бежит на горку. Рядом с домом на небольшой горке росла береза. На ней-то и спа­сался каждый раз Ми­шутка. И хотя ствол у березы гладкий, мед­вежонок в две секунды добирался до сучьев.

Развалится на суку и урчит, будто дразнится: «Что, поймал? Попробуй достань!»

Тут я снова брался за книжку и ждал, пока Ми­шутка сам ко мне не спустится.

Однажды позвала меня мама обедать. Я покормил Мишутку, оставил его во дворе, а сам домой пошел. Сидим   мы  за  столом, мама разливает суп и говорит:

- Ты, Вовка, севок с грядок не таскаешь?

Я удивился.

- Что я луку никогда не ел, что ли? Зачем он мне? И есть там нечего. Да и горький он вдобавок, - начал оправдываться я, хотя оправдываться и не надо было вовсе. К этим   грядкам меня калачом не зама­нишь. Только соберусь с ребятами на речку купаться, а мама возьмет да и пошлет грядки пропалывать. А от них только спина болит.

- Значит, куры лук из земли выщипывают, - ска­зала мама.

У меня от сердца отлегло. Ведь неприятно, если на тебя напраслину возводят. А сам думаю: «Куда же все-таки этот лук девается? Уж я-то знаю, что в нашем дворе происходит, а вот ни разу не приходилось видеть, как куры лук клюют».

И тут я случайно посмотрел в окно. Вижу, сидит мой Мишуня на грядке и «пропалывает» ее. Ухватит зуба­ми луковое перышко, тряхнет своей башкой и выдернет из земли вместе с луковкой. А потом беленькую луковичку откусывает и жует, а перышки   выбрасывает.

Съел он так одну луковичку - я молчу. Другую - снова молчу. Мне самому удивительно, как ловко все это у Мишутки получается. Потом не вытерпел я, расхохотался и говорю маме:

- Вон, посмотри, какая кура твой лук клюет.

Глянула мама в окно и ахнула.

- Да он же так все грядки мне попортит!

Она схватила со стола ложку и забарабанила ею по стеклу.

- Ах ты лукавый! Уходи сейчас же!

Мишутку словно подбросило. Сразу понял, что на него ругаются. Рявкнул и со всех ног пустился бежать. Спрятался под крыльцо и стал ждать, пока я к нему не выйду.

Воришка

Привольно жилось Мишутке у нас во дворе. Он бро­дил всюду, но зато теперь в огород не забирались ни овцы, ни козы. Даже собаки обходили наш дом сторо­ной - чуяли, что здесь дикий зверь живет. Медвежо­нок был во дворе полноправным хозяином. Я уже за ним не очень-то и присматривал, знал, что никуда он от дома не уйдет.

Однако напрасно я надеялся на Мишуткину созна­тельность. Очень скоро мне пришлось краснеть за сво­его друга.

В жаркий солнечный день сидел я в тени на зава­линке и готовил удочки для рыбалки. Вдруг слышу крик у соседнего дома. Смотрю, бегает но двору наш сосед Петров и кричит. А в руках у него длинная жердь и он стучит этой жердью по краю крыши.

Я сразу догадался, в чем тут дело. На крыше у Пет­ровых на больших фанерных листах вялилась рыба. Наверно, их кот или наш Марсианец добрался до этой рыбы. Недаром же сосед Петров кричит так громко: «Я т-тебе покажу, как рыбу таскать!»

Мне интересно стало. Я подошел к самому забору. Сосед Петров забежал за угол и забарабанил по кры­ше с другой стороны дома. В это время из-за трубы показался Мишутка. Присел за трубой и воровато посматривает вниз на соседа Петрова. А тот снова вы­бегает из-за угла с жердиной.

Мишутка опять - шасть за трубу. Да повернулся как-то неловко, зацепил когтями фанеру, она и пополз­ла по крыше. Далеко в сторону отлетела фане­ра, а рыба вся соседу Петрову на голову посы­палась.

Этого сосед уже вытерпеть не мог. Он принес лест­ницу и начал взбираться на крышу.

«Ну, - думаю, - надо выручать Мишутку. А то сей­час сосед сбросит его на землю, покалечит».

Я перелез через забор, но тут вижу, у одной трубы уже показалась голова соседа Петрова. Мишутка си­дел за другой. Соседу оставалось сделать каких-нибудь два-три шага, и он схватит медвежонка. Деваться Мишутке некуда.

И вдруг медвежонок сделал большой прыжок и поехал с крыши. У меня сердце замерло: «Сейчас со­рвется!». Вот уже Мишутка на краю крыши, вот уже его задние лапы повисли в воздухе и тут - стоп! Будто его кто-то дернул. Крючковатые когти передних лап зацепились за какую-то щель, и медвежонок удержал­ся на крыше. Задние лапы его болтались, он поднимал то одну, то другую из них, ища опору.

Сосед Петров увидел, что медвежонок остановился, и начал переходить к другой трубе. Сладеньким голо­сом он успокаивал Мишутку и, протягивая ему пустую руку, приговаривал:

- На, Мишечка, на! Подойди ко мне, хорошенький, не бойся.

В другой руке у соседа была жердь.

Мишутка, видно, устал держаться на весу и заску­лил. Тогда я перемахнул через забор и подбежал к дому.

- Мишук, Мишук, прыгай, я тебя поймаю, - позвал я.

Услышав знакомый голос, Мишутка повернул ко мне голову и увидел, что его задние лапы висят над самым углом дома. В тот же миг он изогнулся дугой и закогтил обеими лапами угол. Спуститься по углу было для него проще простого. Он спрыгнул на землю и помчался к дому. А я за ним.

- Разбойники! В милицию пойду! - кричал сосед.

Но в милицию он так и не пошел.

Наверно, стыдно было признаться, что такого взрослого дядю провел какой-то медвежонок.

А я с того дня к соседскому забору Мишутку и близко не подпускал.

Печник

Мама решила, что печка нам ни к чему, лучше если у нас будет плита. Она позвала печников, и те быстро разломали печку.

В доме у нас запахло глиной. На кухне пол, окна и столы покрылись серой пылью.

Мишутке все стало непривычным. Он робко входил в дом и принимался обнюхивать каждую вещь. Но пыль забивала ему ноздри, он крутил головой, чесал лапой за ушами и громко чихал.

На кухне, где все было заляпано  глиной, Мишутка долго не задерживался. Он спешил во двор на свежий воздух. Возле крыльца печники поставили большое ко­рыто и принялись лопатами размешивать глину. Глина густела и чавкала. Мишутке все это показалось за­нятным. Он уселся возле корыта и следил за каждым движением печников.

- Что, милый, веселая у нас работа? - спросил один из них. Медвежонок будто понял,   о чем идет речь, скосил глаза на печника и устроился поудобней.

- Может, тебе лопатой поворочать хочется? Лапи­щи-то у тебя вон какие, - посмеялся    другой. - На-ко, помеси немножко, - он протянул Мишутке лопату. Мед­вежонок рявкнул и отскочил в сторону.

Не знаю, что подумал Мишутка. Может быть, ре­шил, что его хотят ударить. Но больше к печникам он не подходил.

В полдень печники залили глину водой, чтобы она не засохла, и ушли. А Мишутке только это и надо бы­ло. Он подобрался к корыту, сел на краешек и запустил в глину передние лапы.

Проведет лапой по глине - получается канавка, по­том ее медленно заливает водой. Глина пучится и шеве­лится, как живая. Сравняются берега канавки, Мишутка снова загребает лапой. Месит, месит, уже и воды в корыте не осталось, а ему все любопытно.

Загустела глина, да и Мишутка порядком устал: попробуй-ка больше часа двигать левой да правой, ле­вой да правой. Чтобы облегчить себе работу, Мишутка забрался в корыто. Одну лапу вытащит из глины - ямка получается. Заплывет она, Мишутка вторую вы­таскивает. И так по очереди ступает всеми четырьмя.

Когда я вынес ему на крыльцо миску с едой, Ми­шутка был занят своим делом.

- Мишук, ужинать!

Увидев в моих руках миску, медвежонок рванулся было, но вязкая глина крепко держала его за лапы, и он свалился на бок. Взревев от досады, Мишутка рванулся еще раз и выскочил из корыта. Уткнувшись в миску, он даже не посмотрел в сторону корыта, где глина заполняла ямки от его лап.

Мишутка так извозился в глине, что чистого места на нем не было. Я подождал, пока он насытится, потом схватил за уши и понес в речку - полоскать. Он рычал, визжал, дрыгал лапами, но купаться все-таки пришлось. Я раскачал его и бросил на середину Чупинки, где поглубже. Мишутка, фыркая, поплыл к берегу. Тут я снова схватил его и опять бросил.

Повторив это упражнение несколько раз, я смыл с Мишутки всю глину. Корыто я накрыл досками и на­ложил сверху груду кирпичей, чтобы Мишутка снова не извозился в глине.

Мишутка пропал

За горкой, где росла любимая  Мишуткина  береза, начиналось болото, а дальше - лес. Медвежонок никогда туда не уходил. Я думал, что он боится леса. Ведь он вырос среди людей, и лес ему был незнаком.

Однажды я вышел на крыльцо, чтобы покормить Мишутку. Но во дворе его не оказалось.

- Мишук,  Мишук! - позвал я и застучал палочкой по миске.

Смотрю, бежит мой Мишутка с горки. Пролез под изгородью и ко мне.

«Интересно, - подумал я, - что он делал на болоте?»

Когда медвежонок насытился, я поманил его на горку. Мишутка добежал до болота и развалился меж­ду кочек. Не успел я подойти, как он поднялся и стал что-то искать на земле. Смотрю - слизывает со мха ягоды вороники и аппетитно жует. И тут мне стало ясно, зачем Мишутка повадился на болото. Оказывает­ся, вороника поспела. И хотя никто его не учил ягоды есть, он сам разобрал, что вкусно.

Я рассказал маме, что Мишутка на болото повадил­ся, как бы в лес не удрал.

- Не уйдет, - ответила мама. - Зверь ручной. Что он в лесу без нас делать будет?

И я успокоился.

В тот день пришли ко мне друзья - два брата, Валька и Женька.

 - Пойдем, Вовка, на Долгое озеро рыбу удить, - сказал Валька. - Там клюет лучше, чем на море. У костра ночевать будем. На плотах покатаемся.

А Женька много говорить не любил и только до­бавил:

- Пойдем!

И мы отправились на Долгое озеро.

На зорьке наловили окуней. Когда рыба перестала клевать, мы подогнали плоты к берегу. Потом натас­кали дров на всю ночь и сварили в котелке уху.

Скоро стемнело. Над озером пеленой повис туман. Траву и кусты смочила роса. Стоило отойти от костра шагов на пять - и сразу будто в сырой погреб попада­ешь. Ночь выдалась холодная.

Мы улеглись у костра и стали рассказывать всякие истории, которые случались на рыбалках. Чуть про­горит костер, как становится зябко. Каждый из нас то и дело подбрасывал в огонь сучья.

- Да-а, - сказал Валька, - скоро кончится рыбал­ка. Осень придет. Вон туманы какие начались. И ночи холодные стали.

- Правда, - отозвался молчаливый Женька и при­готовился слушать, о чем мы с Валькой будем гово­рить. Но все истории были уже рассказаны. Мы доба­вили в костер  дров, натянули воротники своих курток на голову и улеглись спать.

Ночью мы несколько раз просыпались от холода и сырости. Зато когда начало всходить солнце и рассеялся туман, сразу потеплело. Утренняя зорька принесла нам хороший улов.

Довольные рыбалкой, мы вернулись домой. Но здесь меня ожидала печальная весть:  пропал  Мишутка.

Вечером, когда мама собралась закрыть медвежонка, его во дворе не оказалось. Мама обошла всех соседей, но никто не видел Мишутки. Она побывала и на Горке, и на болоте, и в ближнем лесу, звала медвежон­ка, но все напрасно. Мишутка словно сквозь землю про­валился. Не вернулся он домой ни ночью, ни утром следующего дня.

С утра я отправился на поиски. В Чупе уже многие взрослые жители, не говоря о ребятах, знали, что у нас есть медвежонок.

Я расспрашивал встречных, обошел всех знакомых мальчишек, сбегал на кирпичный завод и даже на станцию - нигде никто не встречал нашего Мишутки.

Начальник станции, дядя Вася, еще пошутил:

- Мы медведям вчера билетов не продавали.

В поселке Мишутки не оказалось. Только к вечеру, усталый и голодный, я вернулся домой. По невеселым маминым глазам сразу было видно, что Мишутка не появился.

- Ладно, сынок, - сказала мама, - ложись спать, завтра пойдем в лес искать.

Уже сквозь сон я слышал, как мама выходила на крыльцо и знала Мишутку. Пошла вторая ночь с того дня, как он пропал.

В лесу

Едва взошло солнце, мы с мамой, захватив краюшку хлеба, отправились в лес. Шли сначала по тропинке, потом, не разбирая дороги, по скалистым горкам, через молодые заросли сосняка.

- Мишук, Мишук! - кричали мы по очереди. При­сев где-нибудь на поваленное дерево, слушали: не за­трещит ли сучок, не прибежит ли на зов Мишутка. Но после нашего крика даже птицы замолкали. Воцарялась тишина, и мы шли дальше.

Солнце поднялось уже довольно высоко, а мы все брели по лесу.

- Давай-ка, сынок, разойдемся в разные стороны, - предложила мама. - А то ходим вместе и все на­прасно. Но только чтобы слышать друг друга.

Так и сделали. Встретится горка - обходим ее. Я по одной стороне, мама - по другой. К болоту выйдем, идем по разным краям. И все зовем Мишутку, то я, то мама. Забрели мы в какой-то старый лес. Горки выше стали, каменные обрывы появились, поваленные деревья на каждом шагу. И тут среди этих горок болотце не­большое. Мама к нему спустилась, а я в лесу замеш­кался.

Слышу, мама зовет: «Вовка, беги!». Голос у ней ка­кой-то испуганный. Мне даже страшно стало. «Может, на нее медведь напал или волк», - подумал я.

- Где ты? - крикнул я и сразу же увидел среди сосенок на краю болота белую мамину косынку. Мама притаилась за какой-то корягой и махала мне рукой.

Боясь, чтобы не треснул под ногою сучок, я краду­чись подошел к ней и спросил:

- Что?

- Ой, Вовушка, смотри-ка, медведь стоит. Но на нашего Мишутку не похож.

У края болотца среди редких, чахлых сосенок на задних лапах стоял медведь. Он смотрел в нашу сторо­ну и принюхивался, отчего голова его двигалась то влево, то вправо. Так делал и наш Мишутка. Но этот казался выше. Шея у него была вытянута, на впалых боках клочьями висела шерсть. И только уши торчали такими же лохматыми лепешками, как у Мишутки.

- Мишутка, честное слово, Мишутка! - зашептал я. - Давай поманю его.

- А если не он, тогда что? - ответила мама.

- Да это же он, он! Видишь, башкой  крутит. Чует нас, а не видит.

- Ну кричи, только тихонько, вдруг не наш.

Я выглянул из-за коряги и вполголоса позвал: «Мишук, Мишуня!»

Из пасти медведя вырвался не то рев, не то визг. Он как подрубленный бухнулся на все четыре лапы и в несколько прыжков добежал до нас. Мигом влетел на корягу и оттуда прыгнул на меня. Мама вскрикнула и шарахнулась в сторону. Не успел я перепугаться, как в лицо мне пахнуло жаркое дыхание медведя и мокрый шершавый язык прошелся по моим щекам.

- Урра! - закричал я, вылезая из-под Мишутки. -  Нашелся! Ура!

Я отпихнул Мишутку и полез за пазуху, чтобы достать хлеб, но медвежонок снова с радостным визгом набросился на меня, сбил с ног и начал лизать мое лицо.

Мама уже оправилась от испуга. Сначала, когда медвежонок  набросился на меня, ей показалось, что это совсем не Мишутка. А сейчас она стала помогать мне отбиваться от Мишуткиных ласк.

За две ночи, которые медвежонок провел в лесу, он сильно отощал. Не разжевывая, он глотал целые куски хлеба, которые я бросал ему.

- Кушай, кушай, Мишуня, - приговаривала ма­ма. - В лесу-то тебя покормить было   некому. Смотри, как бока  провалились. И шерсть свою на кустах пооставлял. Не жилось тебе дома-то.

- А как мы домой его поведем? -  спросил я. - Может, он одичал за эти дни и не пойдет с нами?

- Я веревку захватила. Привяжем к шее и  поведем.

Но сделать этого нам не удалось. Стоило только поднести петлю к Мишуткиному носу, как он взмахивал лапой и все летело в сторону. Сколько мы с мамой ни бились, пытаясь захомутать медвежонка, ничего не по­дучилось.

- Попробуй-ка поманить, может, так пойдет, - предложила мама.

Хлеба у меня больше не было. Я протянул Мишутке пустую руку и, причмокивая, пошел в сторону дома. Мишутка двинулся за мной. Я ускорил шаг, и Мишутка заковылял быстрее. Потом я побежал - и медвежонок помчался следом.

Грабитель

Больше Мишутка в лес не уходил. Видно, те две хо­лодные и сырые ночи, которые он провел в одиночест­ве, надолго запомнились ему.

Лето кончалось. Скоро мне надо было идти в шко­лу. И потому оставшиеся дни я старался проводить вместе с медвежонком.

Напротив нашего дома через речку Чупинку были перекинуты две толстые доски. По ним можно было пройти в поселок, но Мишутка туда не уходил. Не раз он пробовал перейти на другой берег, но как только добирался до середины речушки, тотчас поворачивал обратно. Вода шумела по камням, и Мишуткой овла­девал страх.

Если я шел в столовую за супом для медвежонка, он в это время сидел взаперти. Однажды, когда при­шло время обедать, Мишутка принялся гонять лапами свою миску. И тут только я вспомнил, что мама для него ничего не сварила и мне надо быстрей бежать в столовую.

Я схватил авоську с кастрюлей и выбежал на улицу, чтобы запереть Мишутку на то время, пока хожу. Но не тут-то было. Увидев кастрюлю в сетке, Мишутка запустил в нее свои когтищи и стал тянуть к себе. «Ладно, не буду запирать, - подумал я. - Пусть пока побродит во дворе».

Кое-как отцепив Мишуткины лапы от сетки, я бросился бежать. Не успел я захлопнуть за собой калитку и перебежать по мосточкам через Чупинку, как смот­рю - мой Мишутка поднялся на задние лапы и изо всех сил рванул калитку. Ржавые гвозди в петлях жалоб­но крякнули, и калитка полетела в сторону. Мишутка пустился догонять меня. Он добрался до середины мосточка и остановился.

«Ха-ха, трусишь! - подумал я. - Сейчас ты повернешь обратно!». Но Мишутка колебался всего несколько секунд. Вода шумела по камням так же, как и раньше, но голод победил страх. Медвежонок сделал несколько шагов и  прыжком перемахнул на другой берег. Пришлось мне взять его с собой.

В столовой, куда мы пришли, все выбежали посмотреть на медвежонка: и официантки, и повара. И каждому хотелось угостить Мишутку. Один  принес ему картошину, другой кусок жареной трески, третий потчевал хлебом. Покладистый Мишутка не отказывался от угощения. Всё, что давали, моментально исчезало в его пасти. Скоро его живот раздулся, как шар. Мишутка вяло прошелся по столовой и уселся на пороге. Больше есть он не мог. Я взял две порции супа, чтобы покормить Мишутку вечером, и отвел его домой.

Через несколько дней после этого сижу я у окна и читаю книгу. Пришла с улицы мама и спрашивает;

- А где же наш медведь?

- Во дворе.

- Да нет его там.

Я тотчас выскочил на улицу и стал звать Мишутку, но медведь не появлялся. Я прошелся по двору, поис­кал на горке, но его и в самом деле нигде не было.

Вижу, соседка наша, тетя Нюра, белье в речке по­лощет. Я спросил у нее, не видала ли она Мишутки.

- Как же, видала, - ответила тетя Нюра. - Он не­давно по мосткам прошлепал. Наверно, в поселок ушел. Там и искать надо.

Я отправился на поиски. Встречные сказали мне, что видели Мишутку около столовой. Я сразу туда и направился. Но столовая оказалась на замке. Пере­рыв.

В том же доме, только с другой стороны, был продо­вольственный магазин. Я туда. Только завернул за угол, вижу - толпа стоит. «Значит, и Мишутка здесь», - подумал я.

Подхожу ближе. Смотрю, сидит мой Мишуня на травке, облизывается. Мальчишки и парни окружили какую-то тетеньку и хохочут. А у нее на глазах слезы, она зажала под мышкой сумочку, а в руках держит жалкие остатки авоськи.

Знакомые мальчишки рассказали мне, что тут про­изошло. А случилось вот что. Мишутка проголодался и отправился в столовую без меня. Но столовая оказа­лась закрытой. Он побродил вокруг дома и забрел в магазин. Но там была тяжелая дверь, и Мишутка не смог открыть ее. Тогда он уселся на верхнюю ступень­ку крыльца,  ноги поставил на другую и сидит, как пар­нишка, жмурится на солнышко, разглядывает покупателей. А тут из магазина вышла эта женщина. В руке у нее была сетка, а в ней лежали половина буханки белого хлеба и сумочка. На Мишутку она и внимания не обратила - мало ли кто на крыльце сидит. Постоя­ла женщина чуточку, видит - солнце яркое, достала из кармана темные очки и надела. Пока она это делала, авоська с хлебом болталась перед самым Мишуткиным носом. Он и решил, что хлеб предназначается ему. Запустил обе лапищи в авоську и дернул. Женщина обернулась и увидела медведя. Через темные очки он, наверно, показался ей очень страшным. Она крикнула, потянула было авоську к себе, но Мишутка не привык шутить с едой. Он рванул хлеб да еще рявкнул вдо­бавок. Ну, конечно, женщина больше не стала спорить с ним, отдала авоську.

Мишутка стащил авоську с крыльца, разорвал ее и тут же на травке принялся за хлеб.

А женщина вбежала в магазин и позвала на по­мощь всех, кто там был. Выскочили люди и смотрят, как Мишутка с хлебом расправляется.

- Хлеб-то уж ладно, - приговаривала женщина, - сумочку бы не съел, ведь там у меня документы.

Кто-то из мужчин взялся помочь пострадавшей. Но только он протянул руку, чтобы схватить сумочку, Ми­шутка снова рявкнул. Ему показалось, что незнакомый человек хочет отнять у него хлеб. Желающих добыть сумочку больше не оказалось. Пришлось женщине ждать, когда Мишутка закончит свою трапезу.

Сумочку он не тронул, ну, а авоська не в счет, От­куда же Мишутке было знать, что чужой хлеб трогать нельзя. Да и потом, попробуй разберись, твой это или чужой, если к самому носу подсовывают.

А мне пришлось извиниться за Мишутку.

Расставание

Наступил сентябрь. Я пошел в школу.

Теперь Мишутке редко удавалось поиграть со мной. Маме было некогда смотреть за медвежонком, и пока я был на уроках, он сидел в хлеву взаперти.

Мишутка сильно вырос за лето и потолстел. Он стал медлительным и как будто еще больше закосолапил. Без меня он очень скучал. Целыми днями, пока я не приду из школы, он стоял в хлеву, просунув лапы через проволочную сетку в оконце. Если кто-нибудь появлялся на крыльце, то тотчас поднимал такой жалобный рев, что за версту слышно.

Теперь почти каждый день мама говорила:

- Тоскует наш Мишутка. Не привык, бедняга, взаперти сидеть. Надо что-то делать с медведем. Жалко ведь, мается.

Зато когда я приходил из школы, у Мишутки начи­налось веселье. Он прыгал вокруг меня сразу на всех четырех лапах, скулил, как маленький, катался куба­рем с горки и носился по двору. А я с ним даже про уроки забывал. Из-за своего косолапого друга я в пер­вую же неделю наполучал столько троек, что потом до конца четверти исправлял.

Расстаться с Мишуткой пришлось как-то неожидан­но. Пришел однажды с работы папка и сказал:

- На станции в тупике зверинец стоит. У них вагон сломался. Пробудут здесь два  дня.  Они  возьмут нашего Мишутку, я договорился.

- Как  возьмут? Насовсем? - У   меня   даже   горло сдавило и в носу защипало при одной только мысли, что Мишутку куда-то увезут.

Смотрю на маму, а она фартуком глаза трет.

- Да, видно, сынок, нашему Мишке там лучше бу­дет. Ведь он уже вырос, а у нас ему зимой совсем пло­хо станет.

Я долго упрашивал и папу и маму оставить Ми­шутку хоть до зимы. Но они в один голос доказывали, что Мишку лучше отдать в зверинец. А мне и доказы­вать не надо было. Я ведь не маленький, сам понимал, что там ему будет лучше. И все-таки жалко было отдавать своего друга в чужие руки.

На другой день пришел из зверинца служитель - Сергей Петрович. Он сразу мне десяток историй про разных зверей рассказал. Веселый оказался этот Сер­гей Петрович и, как видно, добрый. Мы ему тут же все Мишуткины фокусы показали. И как Мишутка на бе­резу лазит, и как прячется, и как мою голову понарош­ку грызет.

А когда я рассказал, как Мишутка хлеб у тетень­ки   украл, Сергей Петрович долго смеялся и сказал:

- Хороший зверь... Добродушный...

Папа был на работе. Мишутку повели мы с мамон и с Сергеем Петровичем. Я не стал привязывать мед­ведя. Он сам шел рядом с нами. Карманы мои были набиты сахаром, Время от времени я молча показывал Мишутке кусочек, и он был тут как тут. Так всю до­рогу и шли.

На станции к составу уже был прицеплен паровоз. Из закрытых вагонов доносились похожие на птичий щебет голоса обезьян, глухо рычали какие-то звери, стучали когтями по полу клеток волки, лисы и бар­суки.

Сергей Петрович отодвинул дверь одного вагона. Он был уставлен клетками, а в них медведи. Все они сразу узнали Сергея Петровича и принялись пританцо­вывать в тесных клетках.

Одна клетка была пуста. Сергей Петрович поднял дверцу и сказал:

- Вот в этом купе ваш Мишутка и поедет...

Втроем мы подняли Мишутку в вагон. Увидев сво­их родственников-медведей, Мишутка сразу начал зна­комиться с ними. Он направился к клетке, в которой сидел огромный старый медведь. Не успел медвежонок просунуть свой нос между прутьев, как страшный удар могучей лапы откинул его к моим ногам.

- Ну-у, Шатун! Ай как некрасиво! - погрозил Сергей Петрович  медведю. - Ведь наш новенький про­тив тебя еще ребенок. А ты, Володя, не    пугайся, - добавил он, обращаясь ко мне. -  Звери вместе будут только в дороге. В Ленинград приедем, там их рассе­лим. А Мишутку твоего я сдам в зоопарк. Будет жить с приятелями, как на воле. Если в Ленинград приедешь, можешь там навестить его.

Я завел Мишутку в предназначенную для него клет­ку и выгрузил из карманов весь сахар. А Мишутка улег­ся на пол своего нового дома и принялся грызть. Я гла­дил Мишуткины лапы и прощался с ним. Потом Сер­гей Петрович сказал, что скоро отправление, надо за­крывать вагон. А Мишутка, ничего не подозревая, продолжал лакомиться.

С тяжелым сердцем я спрыгнул на землю. Вскоре прогудел паровоз, и состав тронулся. Я смотрел ему вслед до тех пор, пока за поворотом не скрылся по­следний вагон поезда, увозившего моего друга.

Навестить Мишутку в Ленинграде мне так и не до­велось. Больше я с ним не встретился. Но чтобы не забыть о чудесном лете, которое мы провели вместе с Мишуткой, о наших приключениях, я и написал эти рассказы.

   

назад