Стояло светлое июньское утро. Кругом благоухала пряным запахом черёмуха. И вдруг донеслось звучное щёлканье соло­вья. Я свернул с шоссе. Чистое пение маленькой пичуги маг­нитом тянуло меня. Я пересёк сырые покосы и вышел к речке Габозёрке, в низине у Марциальных Вод.

Голосистый певец выдавал трель за трелью в чаще на дру­гом берегу речушки. Пройдя немного вдоль берега, я отыскал ветхий мосток и переправился через реку. От мостика пошла тропа. По ней я углубился в чащу.

Пичуга распевала где-то рядом. Я подкрадывался очень ос­торожно, но веточка предательски хрустнула под ногой в са­мый ненужный момент. И я успел заметить, как из кучи хво­роста, нарубленного лесником весной, выпорхнула серенькая птичка. Песня смолкла.

Досадуя на свою неловкость, я долго стоял, вслушиваясь в птичью разноголосицу. Но мой певец не подал больше голоса. А может, просто минул час соловьиной песни. Я вернулся на тропу и неторопливо зашагал по ней. Тропинка перевела меня через болотистые покосы и зазмеилась по скале. В пути при­шло решение подняться на скалу, до перевала.

Тропинка взбиралась всё круче и круче. Она то прижима­лась к отвесному обрыву, то петляла в зарослях малинника. Чем выше я поднимался, тем труднее было идти. И тут на пути попался ручеёк. Он неторопливо струился среди камен­ной россыпи. Опустившись на колени, я приник к холодной струйке и с наслаждением сделал несколько глотков. Потом смыл пот с лица и двинулся дальше. Холодная вода освежила меня, придала новые силы. Хотя тропинка упорно вела вверх, я теперь почти не чувствовал усталости.

Вдруг среди нежной зелени листвы я заметил облачко си­него дыма. На тропинке рядом с замшелой поленницей сидел старик и раскуривал трубку.

- Курортник? - вместо приветствия спросил старик.

- Да нет, из города, - ответил я.

- А я сел подождать тебя. Думаю, не иначе курортник из Марциальных Вод забрёл. Может, на чай зазову. Да больно нешибко ты идёшь, я вон уже трубку зажечь успел. Мы тут, за горой, в Мартнаволоке живём. Вяллисвым меня зовут.

- Как же вы узнали, что я иду? - удивился я.

- Да куда как проще, камень сказал...

- Камень?!

Слова старика Вяллиева удивили меня.

- Э-э, да ты, я вижу, тут впервой идёшь, - заметил старик. - Да и про камень ничего не знаешь. Ну, так слушай, - старик снова задымил своей трубкой. - В старину вокруг Мартнаволока мельницы водяные стояли. На Габручье, на Мунозёрке. И ездили на эти мельницы все мужики из наших деревень - из Утук, из Дворцов, из Исаевой Сельги, - откуда придётся. При­везут мужики на волокушах мешки с зерном, оставят мельни­ку, а сами домой. Через день-два за мукой приезжают. Всё было хорошо. Но вот на одной мельнице мука пропадать стала. Мель­ник слух пустил, что это-де мартнаволоцкие шкодят. Дело, сам понимаешь, совсем кляузное получилось. Будто в Мартнаволоке нечестные люди живут. А у нас воровства отродясь не водилось. А слух, он прилипчивый бывает. Наши мужики в какой деревне не появятся, там их «мукоедами» зовут.

Так бы нам «мукоедами» и прозываться, да спасибо, Филя выручил. Был у нас старик такой. «Я, говорит, проучу этого вора...» И проучил.

Вяллиев выколотил погасшую трубку о пенёк, упрятал её в кисет и взглянул на меня. Казалось, ему не терпелось узнать, догадаюсь ли я, какую хитрость выдумал тот Филя.

- Ну так вот. Ушёл Филя из деревни вечером, а утром куль муки принёс и мельнику отдал.

- И где же он его нашёл? - вырвалось у меня.

- Да там, где ты сейчас воду пил, - ответил Вяллиев. - Филя башковитый был мужик. На этом ручейке он так приладил ка­мень, что хоть ночью иди, а обязательно наступишь. Камень неровный был, он каждый раз и стукнет: «Тук-тук».

Это если Филя заснёт в засаде, так чтобы камень стуком разбудил его. На следующую ночь мужик с мукой попался Филе. Как уж там Филя учил его, не знаю, да только мука у мельника больше не пропадала.

- Из какой же деревни был тот человек? - спросил я.

- Не помню, - развёл руками Вяллиев. - Давно это было, я ещё тогда мальчонкой коней гонял. А вот камень на ручье с тех пор и остался.

Мы вместе с дедушкой Вяллиевым поднялись на перевал. Там, под могучими соснами, тропка прорезала мох до самой скалы, обнажив камень. Дальше она начинала спуск к Мартнаволоку. Здесь мы и расстались с Вяллиевым. Он пошёл в свою деревню, я повернул назад.

Обратный путь был намного легче. Я то и дело задирал голову вверх, пытаясь разглядеть на ветке поющего зяблика, порой сры­вал цветущие купальницы, собирая букет. И совсем было забыл рассказ старика. Но тут под ногой раздался негромкий стук: «Кло-клак». Я наступил на тот самый «вещий» камень.

С тех пор я каждый год бываю на этой тропинке. Нередко поздним осенним вечером, когда уже всё небо в звёздах. И не было случая, чтобы моя нога не ступила на этот камень. Едва я услышу в тишине леса «кло-клак», как сразу вспоминаю черё­муховую кипень Марциальных Вод, соловья, что указал мне эту тропку, старика Вяллиева и бывальщину о вещем камне.

назад