Над лесом полыхала вечерняя заря. На маковках столетних елей и в сплетениях березовых веточек неподвижно сидели дрозды. Их голоса сливались в единую нескончаемую песню. Казалось, эта песня, вместе с зарёй, охватила весь лес.

По чуть заметной тропке, усыпанной прошлогодними хво­инками, пробирались два охотника - известный в районе лес­ник Максимыч и его племянник.

На горе, под соснами, охотники остановились.

- Благодать-то какая! - восхищённо произнёс Максимыч. - Слышь, дрозды заливаются! Домой вернулись...

Лицо его осветила широкая улыбка, глаза помолодели. Сколько вёсен встретил на своем веку Максимыч, и каждый раз он радовался и талому снегу, и запахам прелой листвы, и песне дроздов на заре. Радовало старого лесника и то, что по его дороге пошёл и Николай. Полюбил лес парень.

Охотники стали спускаться к болоту. До глухариного токо­вища оставалось совсем немного.

За болотом начиналась длинная песчаная грива. Здесь рос­ли древние ели, увешанные бородами зеленоватого мха, и воз­вышались красавицы-сосны, под которыми дружно кустился зелёный брусничник. Осенью сюда слеталось множество вся­кой птицы, случалось, что и медведь приходил полакомиться спелой брусникой. Но настоящими хозяевами этого лесного уголка Максимыч считал глухарей. Они жили тут круглый год.

Уже первые низкорослые сосенки сбежали с гривы на бо­лото, и показалась ель с засохшей вершиной, как вдруг шед­ший впереди Максимыч остановился и поднял что-то с земли.

- Смотри-ка, Никола.

В руках лесника блеснул сплетённый из тонких проволочек трос толщиной с мизинец. Один конец его был прикручен к стволу сосны, а на другом волочилась, наглухо затянутая пет­лёй, нога лосёнка-годовика.

- Что это, дядя Митя?

- Пакость,  Никола, самая настоящая пакость. Петлю на лося кто-то ставил. Ни шуму тебе, никаких хлопот. И как таких лю­дей лес терпит?!

Выдернув из-за пояса топор, лесник со злостью разрубил трос на куски и раскидал в разные стороны.

- Ну нет, больше ты этого не сделаешь! - гневно проговорил Максимыч, словно браконьер был где-то рядом и мог услы­шать эти слова. - Зиму проживу в лесу, а догляжу!

...До старого привала охотники не проронили ни слова. Максимыч был не на шутку расстроен: кто, как не он, лесник, должен знать всё, что происходит в его обходе. Молчал и Ни­колай.

Он понимал Максимыча.

- Здесь ночевать будем? - спросил Николай. - Я принесу сушняку.

Лесник, присевший на пенёк, встрепенулся:

-Здесь, здесь...

Вскоре под деревьями вспыхнул и весело затрещал не­большой костёр. Сумерки сгустились, словно темнота до это­го пряталась под широкими еловыми лапами, а теперь пододви­нулась поближе к яркому пламени костра.

Поужинали молча. Николай аккуратно завязал рюкзак и лёг у костра. Подперев лицо рукой, он, не мигая, глядел, как язычок пламени, лизнув один сучок, поднимался к другому и вскоре, пе­ребрав все сучья, вырвался на свободу, танцуя над костром...

- Дядя Митя, а вам приходилось лосей убивать? - нарушил молчание Николай.

- Доводилось. Но тогда время другое было... Для партизан промышлял.

- А после войны лосей встречали?

- Каждый год, и не раз... На обходе присядешь покурить и слушаешь, чем лес живёт. Бывало, близко подойдёт лось, по­чует запах дыма и обратно в лес.

Максимыч подтолкнул в костёр концы обгоревших сучьев - искры стайкой взвились вверх. На несколько секунд костёр угас, потом, как бы собравшись с силой, снова ярко вспыхнул, отодвигая темноту.

- Одной встречи я до сих пор забыть не могу, - продолжал Максимыч. - На Ладоге дело было. Я тогда на сплаве работал, лес в плоты собирали.

Как-то в субботу уговорился я с двумя товарищами на ост­рова съездить, порыбачить. А лодки у сплавщиков, сам зна­ешь, крепкие и на ход лёгкие. Решили мы километров за пять отъехать.

Гребём не спеша, о рыбалке толкуем. Лёгкий ветерок волну небольшую гонит. Больше полпути уже проехали, как вдруг ветер стал крепчать. Приятели вернуться хотели, да я угово­рил. «Коли собрались, так поедем».

Высадились на большом острове. Берега скалистые, об­рывистые. А по всему острову лес растёт.

Выбрал я место позатишнее и начал огонь раскладывать. Тут моих приятелей словно бес укусил: «Едем, Максимыч, обратно, не рыба на таком ветру».

Уговаривать не стал. Попросил только, чтобы в воскресенье к вечеру за мной приехали. Забрал снасти из лодки и перенёс к костру.

Приятели уехали. Я нарубил еловых лап и начал навес де­лать. А ветер всё крепчал. Зашумело озеро, зарокотало, уже метровые волны плещут о берег. Ладога, когда расходится, много шуму наделает.

Смотрю на озеро и думаю: «Хорошо хоть товарищи уехали при малом ветре, а то и беде недолго случиться. Для такой волны любая лодка - игрушка».

И тут вижу - какие-то две точки на воде: то скроются за волной, то опять появятся. Подумал, может, брёвна-топляки волна нянчит, а потом смотрю - точки эти вроде ближе ко мне стали. Э-э, да топляки-то вроде живые, коли быстрей волны плывут. Оказалось: лосиха с лосенком. Лосиха плыла впере­ди, а лосёнок немного отстал. Ну, думаю, храбрецы! Такого шторма не побоялись, с острова на остров решили вплавь пе­ребраться. Отошёл я, встал за деревом и притаился. Не стал им мешать. Пусть, думаю, отдохнут на берегу и идут в глубь острова.

Лосиха легко выбралась на гранитный берег, отряхнулась, к воде подошла, с лосёнка глаз не спускает.

Но тут случилось такое, чего я не ожидал. Берег был обры­вистый, и лосёнок не смог достать дна ногами. Как ни старал­ся он подняться к матери, копытца скользили и срывались с берега. Вижу, совсем бедняга из сил выбился. Вот уж волны над его головой прокатываться начали. Жалко смотреть. И помочь ничем не могу.

Лосиха, видно, тоже беду почуяла, с ноги на ногу пере­ступает, голову к самой воде клонит, будто просит сына с си­лой собраться.

Я выждал, когда волна, приподняв лосёнка, понесла его к берегу, выскочил из-за дерева да как закричу! От страха слов­но силы прибавилось у лосёнка, и он пулей вылетел на берег. Но бежать не мог. Ноги у него подкосились, и он опустился на гранит, жалобно мыча. Мать сразу же стала между мной и ло­сёнком.

Я не двигался. Отлежавшись, лосёнок вскочил на тонкие ножки, и мать увела его в глубь леса...

Максимыч замолчал, потом, словно перебирая в памяти прошлое, добавил:

- Да-а... Этой встречи я не забуду.

- Ну, а после... Куда они делись?

- Остров большой, может, до зимы там жить остались, а, может, в тихую погоду опять куда переправились.

...На месте костра остались лишь кучка серой золы и не­сколько красноватых угольков. Небо потемнело. Пискнула проснувшаяся раньше всех зарянка. Максимыч взялся за ружьё:

- Идём, сейчас глухари запоют.

 

назад