Гусаров, Д. Я. Раздумья в день юбилея. / Дмитрий Гусаров // Север. – 1990. – № 6. – С. 2-8.

Журналу «Север» исполнилось полвека.

В июне 1940 года ЦК Компартии Карело-Финской СССР принял постановление об издании двух литературно-художественных журналов – «Пуналипу» (на финском языке) и «На рубеже» (на русском).

Конечно, журналы родились не на пустом месте.

До 1938 года в Карельской АССР на протяжении многих лет ежемесячно выходил финский журнал «Ринтама» («Фронт»), с 1938 по 1940 гг. издавался на карельском языке журнал «Карелия», а на русском языке – ежеквартальный альманах под таким же названием.

И все же следует отметить, что учреждение сразу двух литературных ежемесячников в республике, Союз писателей которой насчитывал к тому времени лишь два десятка членов (из них более четверти составляли народные сказители и фольклористы), было, прежде всего, акцией политической, вызванной новым союзным статусом республики.

В период репрессий 1936-1938 гг. карельская литература понесла невосполнимые потери. Она лишилась не только наиболее активных и талантливых творцов (Я Виртанен, Э. Паррас, О.Иогансон, Р. Нюстрем и др.) но и их творческого наследия, которое было изъято из библиотечных фондов и уничтожено. Это привело к длительному разрыву традиций, к насильственной деформации творческих ценностей, и потребовались не годы, а десятилетия, чтобы новые поколения карельских писателей, преодолевая страх и фантомы прошлого, обрели свое национальное самосознание и творческий опыт, и истинное понимание своей воли в духовной жизни народа.

Не в лучшем положении, к моменту создания журналов, находилась и русскоязычная литература Карелии. Три профессиональных прозаика (А. Линевский, В. Чехов и С. Норин), четыре поэта (В. Гудков, И. Кутасов, А. Иванов, Ю. Никонова) – это и был тот основной творческий потенциал, на основе которого предстояло выпускать в свет ежемесячный журнал «На рубеже».

По теперешним временам это кажется невероятным. Наша нынешняя журнально-издательская практика давным-давно исповедует правило, что каждый журнал или издательство обязательно должны объединить вокруг себя если не сотни, то уж многие десятки профессиональных членов Союза писателей, чтобы было острое соперничество в издательских планах, и каждый автор терпеливо ждал своей очереди по три-пять лет. Не потому ли тридцать лет назад были ликвидированы областные издательства в тех городах, где даже в дореволюционные «губернские времена» издавались не только книги, но и выходили свои журналы (Вологда, Тверь, Новгород, Псков, Вятка и др.).

Писателям Карелии повезло. Статус союзной республики не только позволял, но и требовал иметь два журнала – финноязычный и русский.

Первый номер «На рубеже» увидел свет в октябре 1940 года.

До начала Великой Отечественной войны вышло в свет еще девять номеров, а затем наступил пятилетний перерыв.

Когда держишь в руках эти чудом уцелевшие поблекшие довоенные номера, в скромной обложке и с потускневшим текстом на серой газетной бумаге, то меньше всего ждешь и ищешь в них каких-то художественных открытий. Совсем иные чувства владеют тобой, ибо теперь-то мы знаем, что год между двумя войнами – финской и Отечественной – был слишком коротким, пафосным и печальным.

Карельские мужчины не все успели снять военное обмундирование, их сознание еще не совладало со всем виденным и пережитым на «той войне незнаменитой», а вокруг – праздник, радость, торжества по случаю рождения «двенадцатой среди равных республик»…

Эти чувства владели и литераторами. Даже теми, кому не довелось участвовать в боях. «Зимняя война» воспринималась в поэзии и прозе сквозь романтическую призму войны гражданской. Даже у такого талантливого начинающего поэта, как Сергей Орлов, тогда студента-первокурсника Петрозаводского университета, опубликовавшего на страницах «На рубеже» четыре подборки стихов.

В июне 1941 вышел в свет апрельский номер журнала, где напечатаны два стихотворения Сергея Орлова – «Родина» и «Рождение республики». Он стал последним довоенным, а через несколько дней началась Великая Отечественная…

Через пять лет, когда в середине 1946 года возобновился выпуск журнала, положение в литературе республики не стало легче. Начинать пришлось практически заново. Не вернулись с войны Иван Кутасов, Сергей Норин, Виктор Гудков. Известное Постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» держало под бдительным прицелом со стороны ревностных критиков-газетчиков не только каждый очередной номер, но и каждую публикуемую строку. Заголовки статей, посвященных «На рубеже», в республиканской и центральной печати говорят сами за себя: «Двойная ошибка», «Журнал, отставший от жизни», «Уступки безыдейности», «Серьезные ошибки молодого автора» и т. п.

Редакцию (а штат ее состоял из трех работников) постоянно лихорадило. За пять лет сменилось три ответственных редактора – В. Хилиль, С. Сулимин, А. Титов. Общая атмосфера подозрительности, недоверия, публичных проработок, боязнь оказаться обвиненными в самом страшном грехе – безыдейности – все это на многие годы деформировало естественное развитие литературного процесса, особенно пагубно сказывалось на молодых начинающих писателях, составлявших основу авторского коллектива журнала.

Практически молодыми и начинающими были в ту пору все – и Федор Трофимов, и Анти Тимонен, и Алексей Титов, и Яков Ругоев, и Михаил Сысойков, и Николай Лайне, и Георгий Кикинов, и Илья Симаненков, и Борис Шмидт, и даже Николай Яккола, опубликовавший в журнале в 1948 году свою первую повесть «Ира».

За плечами у каждого была военная судьба и страстное желание рассказать о пережитом. Но со страниц газет директивно звучало – не уходить в прошлое, писать о современности, жить будущим. Это был не просто призыв. Это было веление. Осмелюсь утверждать – веление не только партии, но и самой жизни в нашей истерзанной войной, разрушенной и победившей врага стране. Именно в такой обстановке появились на странице «На рубеже» повести Федора Трофимова «Наша лесная сторона», Анти Тимонена – «Освещенные берега» и «В заливе ветров», роман Анатолия Знаменского «Неиссякаемый пласт», пьеса Якова Ругоева «Огни Марикоски», поэмы Бориса Шмидта «Здесь будет город» и «Лесной поток», Алексея Титова – «Обретенное счастье».

С высоты сегодняшних дней совсем не просто понять то время, особенно молодому поколению, которое, конечно же, пренебрежительно назовет ту литературу пафосной, высокопарной, не отразившей всей правды той поры, и потому – фальшивой. В этих упреках, вероятно, есть доля справедливости.

Но невольно задумываешься – отчего в то далекое время читатели с такой радостью и интересом встречали эти произведения? После трудового дня собирались в клубах и библиотеках на конференции, горячо обсуждали их, спорили, слали благодарственные письма и отклики? Неужели из страха? Перед кем? Перед библиотечным работниками, которые до сих пор остаются у нас самым бесправным сословием, но которым достаточно было вывесить в то время объявление о предстоящей встрече с писателем, и клуб бывал полон народа?

Не потому ли так происходило, что пафосные книги того времени в чем-то отвечали настроению и потребностям людей, переживших страшную войну, уставших от крови и лишений, стремившихся поскорее восстановить разрушенное и наладить мирную жизнь? В героях повестей и поэм Ф. Трофимова, А. Тимонена, Б. Шмидта они находили доброту, веру и духовную опору, так необходимые каждому в тяжкие времена. Такова сложна диалектика взаимоотношений литературы и времени, когда и слабые в художественном отношении произведения, за неимением других, более сильных, в чем-то отвечали потребностям читателей и выполняли свою благотворную роль.

На их художественных недостатках и просчетах учились, набирались опыта не только сами авторы, но и следующие поколения писателей Карелии – Р. Рождественский, В. Морозов, М. Тарасов, Т. Сумманен, В. Соловьев, П. Пертту, П. Борисков, Ю. Чепасов, И. Сааринен, О. Степанов, А. Авдышев, Р. Такала, О. Мишин, И. Костин и др.

У журнала «На рубеже» нарастали свои беды. Тоненький объемом в пять печатных листов, он походил на брошюрку. Небольшой роман или повесть печатались с продолжением в четырех номерах. На публицистику и критику места почти не оставалось. О тираже и подписчиках думать было некому и некогда. Крохотная редакция едва справлялась с ежемесячным выпуском.

К началу 1954 года тираж журнала держался на полутора тысяч экземпляров. Слабым утешением было лишь то, что и другие журналы в ту пору тиражами не блистали. Даже «Новый мир», «Октябрь» и «Знамя» не дотягивали до ста тысяч. А русский собрат нашего журнала в Молдавии – «Октябрь» – выходил таким же скромным тиражом, как и «На рубеже».

Очень малыми тиражами издавались в ту пору русские журналы на Украине и в Белоруссии, подписка на которые, как и на наш журнал, производилась лишь в пределах своих республик.

Тираж – показатель интереса читателей к журналу. Конечно, можно было заняться арифметикой и утешать себя тем, что полторы тысячи подписчиков для шестисоттысячного населения Карелии это в среднем даже лучше и выше, чем сто тысяч тиража у центральных изданий для двухсотмиллионного населения всей страны. Находились охотники и для таких успокоительных подсчетов.

Я так детально говорю об этом потому, что эта проблема для нашего журнала растянулась на все полвека его существования и осталась практически не решенной до юбилейного года…

В середине 1954 года выход был найден в переходе на выпуск шести номеров в год объемом 10 печатных листов.

В 1955 году число подписчиков сразу удвоилось, к 1957 году оно возросло до 6 тысяч. И это, повторяюсь, происходило в условиях, когда журнал не был включен во всесоюзный Каталог и подписка производилась лишь в Карелии.

Но радость была недолгой. В 1958 году, в очередную кампанию по сокращению расходов на печать и культуру, объем журнала «На рубеже» был сокращен до 8 печатных листов при двухмесячной периодичности.

Бессмысленность и несправедливость этой акции была особенно обидна тем, что именно в ту пору карельская литература стала набирать творческую зрелость.

Через журнал «На рубеже» пришли к русскому читателю такие ставшие известные во всей стране произведения, как романы А. Тимонена «Родными тропами», А. Линевского – «Беломорье», В. Бабич – «Хозяйка леса», Н. Яккола – «Водораздел», М. Пришвина – «Осударева дорога», У. Викстрема – «Вперед, народ трудовой!», Ф. Трофимова – «Воз березовых дров». Журнал открыл для советского читателя романы и повести писателей Финляндии – Майю Лассила, Пентти Хаанпяя, Эльви Синерво, Марти Ларни, вызвавшие широкий интерес не только в Карелии. К сотрудничеству с журналом «На рубеже» потянулись писатели Архангельска, Вологды, Мурманска, Коми АССР, Москвы и Ленинграда. Авторский коллектив журнала насчитывал уже не десятки, а сотни литераторов.

«На рубеже» оказался единственным из литературных журналов в стране, объем которого был уменьшен по мотивам сокращения расходов на периодическую печать.

Пагубная ошибочность этого шага стала очевидной едва ли не наследующий день после выхода злополучного постановления. Даже для тех партийных службистов, которые готовили его. Они успокаивающе обещали исправить эту ошибку, просили лишь подождать годик-другой. Однако «исправление» растянулось на целые тридцать лет, да оно, собственно, и до сих пор не состоялось.

А для журнала наступила долгая и горькая пора борьбы за выживание.

Единственный русский журнал, издававшийся на северных российских просторах, протянувшихся «от железного Урала до гранитных финских скал» вновь оказался по объему в положении «полутолстого-полутонкого», только теперь выходящего не 12, а 6 раз в год.

Надо было что-то предпринимать, искать выход.

Тогда-то и возникла идея – превратить журнал в межобластной, объединяющий писательские организации Карелии, Архангельска, Вологды, Мурманска, и на этой основе общими силами сделать его полноценным, настоящим журналом Русского Севера, добиваться установления журналу нормального объема и ежемесячной периодичности.

Эта идея давно витала в воздухе. Ее энергично поддерживали писатели соседних областей, но очень осторожно отнеслись к ней в центре и в Карелии. Руководители СП РСФСР опасались, что общий журнал нескольких писательских организаций породит между ними обиды и склоки в борьбе за печатную площадь, а кое-кто из карельских писателей не понимал – зачем отдавать свой журнал кому-то на сторону.

Потребовалось почти шесть лет переписи, споров и увещеваний, пока эта идея обрела реальное осуществление.

С января 1956 года журнал стал межобластным, с марта начал выходить под названием «Север», а с 1966 года получил статус органа СП РСФСР.

С января 1969 года «Север» перешел на ежемесячный выпуск.

Каким быть новому межобластному журналу?

Каких принципов должна была придерживаться редакция в своей работе, чтобы «Север» стал поистине общим детищем всех писательских организаций Северо–Запада?

Этой проблеме была посвящена конференция писателей Карелии, Архангельска, Вологды, Мурманска, созванная по инициативе редакции в Петрозаводске 28-29 ноября 1966 года.

На конференцию собралось более ста литераторов. Два дня шли страстные, заинтересованные и очень дружелюбные дебаты, в результате которых и были выработаны те принципы, которыми должно определяться творческое и тематическое лицо совместного издания. Их четыре:

• в первую очередь журнал должен публиковать лучшие произведения русских писателей, живущих и работающих в северном регионе;
• журнал обязан проявлять интерес к произведениям писателей, живущих за пределами региона, но творчески связанных с нашим северным краем;
• важный долг журнала – публикация переводов лучших произведений карельской, коми и ненецкой литератур;
• и, наконец, традиционное ознакомление русского читателя с литературой Финляндии и Скандинавии.

Все последующие двадцать четыре года редакция и редколлегия руководствовались этой довольно широкой программой, вначале следуя ей излишне пунктуально, а позже делая исключения для наиболее значительных и интересных произведений, тематически с Севером не связанных.

Конечно, не все удавалось. Далеко не просто было редакции постоянно выдерживать высокий уровень требовательности, ибо приходилось иметь дело с живыми судьбами литераторов как опытных, так и молодых, которых иногда требовалось поддерживать и творчески, и материально.

Но, к счастью, такие исключения были редки.

Редколлегия, как правило, находила в себе мужество прямо и нелицеприятно отказывать не только молодым, но и зрелым, даже широко известным писателям, если на ее взгляд, их постигла творческая неудача или объем их произведения не вписывался в скромные печатные возможности журнала.

А возможности «Севера», даже после перехода на ежемесячный выпуск, были весьма скромными. Он оставался самым тонким из всех толстых литературных журналов Российской Федерации.

В номере всего лишь 128 журнальных страниц, на которых следовало уместить все жанры, которые полагаются солидному ежемесячнику: роман или повесть, рассказы и очерки, стихи, публицистику и критику.

За год в редакцию поступает свыше тысячи рукописей, а журнал публикует из них не более полутораста. Практически девять из десяти отклоняются. Конечно, не каждая из отклоненных рукописей имеет художественную, публицистическую или критическую ценность. Но за каждой – надежды автора, бессонные ночи и тревожное ожидание, что рукопись будет внимательно прочитана и справедливо оценена. Бережное внимание к молодым и начинающим – старая и добрая традиция русской и советской журналистики, знакомая нам всем со школьных лет по опыту вхождения в литературу наших классиков.

Поэтому крайне неожиданным и странным представляется объявление, появившееся в последние годы сначала в одном, потом в другом, а теперь и во многих столичных журналах, что «редакция рукописи не рецензирует, а лишь сообщает свое решение». Пример заразителен. Уже некоторые региональные журналы последовали ему.

Не приведет ли это к тому, что наши журналы замкнутся в узком кругу избранных авторов и перестанут быть ристалищем и стартовой площадкой для взлета молодых талантов?

Внимательное, заботливое отношение к каждой поступающей в редакцию рукописям начинающих авторов – давняя традиция «Севера». Ежегодно более 20 авторов выступают на его страницах со своими первыми публикациями прозы, стихов, публицистики и критики. «Север» не делает для них особых молодежных номеров, не загоняет их стихи или прозу в специальные рубрики, которые как бы выпрашивают у читателей унизительную скидку, – молодые публикуются наравне с опытными, и это рождает у них особое чувство ответственности. Мы не обижаемся, а скорее гордимся тем, что многие литераторы, возмужав и окрепнув на страницах «Севера», стали в последующем постоянными авторами центральных журналов – с их миллионными тиражами. Процесс этот естественный и даже необходимый. Более того – в практике «Севера» было несколько случаев, когда он добровольно и охотно уступал одобренное и принятое им талантливое произведение своего автора и «Октябрю» и «Неве», и «Новому миру», понимая, что публикация его там вызовет более широкий читательский резонанс и даст автору новые крылья.

Зато за долгие годы было немало случаев обратного и даже противоположного свойства, когда-то или иное произведение талантливого писателя, безрезультатно попутешествовав по редакциям столичных журналов, обретало свое пристанище в «Севере» и в дальнейшем становилось выдающимся явлением литературной жизни. Так было с романом Михаила Пришвина «Осударева дорога» (1957 год), с повестью Василия Белова «Привычное дело» (1966 год), Даниила Гранина –«Наш комбат» (1968 год), Константина Паустовского – «Теория капитана Гернета» (1974 год), с перепиской А. Твардовского с В. Овечкиным (1979-1980 гг.) и с целым рядом других произведений.

И тут мы подошли, наверное, к самому главному вопросу – к идейно-творческой позиции журнала.

В последние годы с нарастающей яростью дебатируется вопрос – а была ли у нас в стране в застойный период настоящая литература, та, которая должна была готовить перестройку в жизни общества?

Находятся неистовые ревнители, которые прямо утверждают – нет! «Все, что было опубликовано и дозволено цензурой, – говорят они, – было покрыто лаком застоя и служило укреплению интересов партийно-бюрократической системы». Более того, за пределы настоящей литературы они стараются вывести даже Шолохова, Фадеева, Симонова, считая их чуть ли не предтечами духовного застоя.

Трудно придумать что-либо более оскорбительное в отношении советской литературы.

Перестройка не свалилась к нам с небес.

Ее духовные ценности вызревали пусть медленно, но постепенно и неотвратимо, прежде всего, в художественной сфере, через постижение правды жизни, через осознание литературой и искусством истинных высот гуманизма и душевных богатств человека.

Нам, имеющим дело с издательской практикой, более чем кому-либо, известно, что истинно талантливая художественная литература, даже понеся ощутимые потери в противоборстве с цензурой, делала свое дело, выводя сознание читателя на новые горизонты миропонимания.

Вспомним «Привычное дело» В.Белова.

Чтобы спасти повесть, редакции журнала «Север» пришлось пойти на изъятие важной аллегорической главы, передвинуть время действия в 50-е годы, снабдить удивительно цельную и завершенную вещь примечанием – «конец первой части».

Обидно и больно вспоминать это, но так было. Не только с повестью Белова, почти с каждым серьезным произведением.

Однако разве не эта повесть в журнальном варианте (книга появилась через несколько лет) одним рывком продвинула не только литературу, но и читателей к осознанию самых болевых, самых жгучих проблем деревенской жизни. Значение «Привычного дела» в подготовке перестроечных процессов столь же велико для нашего времени, как и для тургеневских «Записок охотника» для антикрепостнического сознания России накануне реформы 1861 года.

А вспомним повесть Даниила Гранина «Наш комбат». Наряду с «Тишиной» Ю. Бондарева и «Мертвым не больно» В. Быкова эта небольшая повесть впервые как бы ввела в нашу военную литературу такие понятия, как совесть и покаяние. Эта свежая духовная струя стала ведущей и определяющей в последующей литературе о Великой Отечественной войне. Она подвергалась яростным нападкам, но все же выстояла, возобладала и родила правдивый взгляд на войну в последующих книгах.

Не забудем, наконец, эпопею Дмитрия Балашова «Государи московские».

Это теперь, в наши вольные дни, все представляется простым и вроде бы естественным.

В середине 70-х годов, когда редколлегия «Севера» решила приступить к публикации в своем тоненьком журнале первого романа «Младший сын» объемом в 30 авторских листов, все выглядело по-иному. Еще была в полной силе – железная традиция – «современность – превыше всего»; еще жила навязанная и чиновникам, и писателям догма, что история – это уход от действительности. Тем более история XIII века – трагическая и неведомая.

Цикл романов Д. Балашова (журнал опубликовал уже семь книг) не только открыл нам драматизм собственной истории, но вернул сознанию нынешнего человека историзм миропонимания, красоту души предков, истоки национального характера. А все это так необходимо сейчас, особенно молодому поколению, выросшему в атмосфере полного незнания далекого прошлого своей страны, в обстановке, когда беззастенчиво трубят о якобы извечном рабском духе русского народа.

Названы лишь три наиболее известных и показательных произведения, характеризующие идейно-тематические искания «Севера» за последние четверть века. Круг этот, конечно же, может быть расширен десятками других имен и названий, но сделать это едва ли возможно. Практически за каждым произведением своя авторская боль, своя тема, своя история появления на страницах журнала.

Нет, наша литература, в том числе и «северная», не была апологетом застоя. В синяках и шишках, истерзанная цензурой, но несломленная, она пробивалась к читателю, вела его к правде и справедливости, доброте и разуму.

Теперь, когда смелость в почете, когда ведется горделивый подсчет прошлым притеснениям, «Север», вероятно, мог бы гордиться тем, что в конце 70-х годов он распоряжением Главлита СССР был поставлен на особое цензурование. Это означало, что в печать журнал подписывался в Петрозаводске, а окончательный выпуск в свет получал лишь после разрешения из Москвы. Кажется, из региональных изданий лишь «Север» удостаивался такой чести. Что это означало – догадаться не трудно: работники карельской цензуры получали солидный допинг сверхбдительности и страха.

Но мало пользы в такой гордости.

Ныне находятся неистовые ревнители перестройки, которые считают, что когда- то журнал был действительно хорош, что тогда он занимал смелую, честную и открытую позицию, а теперь он плох, потому что не перестроился, не поменял свои ориентиры, не встал в затылок другим «прогрессивным изданиям», перешел на «закрытые позиции».

Странно и нелепо слышать это от людей, считающих себя литераторами. Неужели они не понимают, что настоящая литература никогда не была и не может быть флюгером, что журналы, выстроившиеся в затылок друг другу, попросту никому не нужны, что подобное требование и есть самый типичный образец застойного, примитивного мышления, которое нанесло столько вреда литературе в прошлом.

«Север» – журнал традиционный в самом прямом и открытом значении этого слова. Он никогда не гонялся за модой, не шарахался из крайности в крайность в поисках сенсационной оригинальности, показной смелости или модерновой непохожести. Редколлегия и редакция всегда верили и продолжают верить, что истинная литература рождается не в пренебрежении опытом прошлого, не в отвержении его, не в пустоформальных изысках, не в манерничании и заигрывании с читателем, а опоре на традиции великой русской классики, в развитии традиционных, близких народу форм и жанров, в художественном постижении реальностей нашего сложного мира, в сопереживании горести и радостям народным.

Этому и служил «Север» многие десятилетия.

Что удалось сделать на этом пути – судить не самой редакции.

Региональный журнал легко уязвим и открыт для критики с разных сторон. Одни готовы упрекать его в излишней привязанности к своему региону, обвинять чуть ли не в краеведческой ограниченности, что сужает, дескать, интересы со стороны широкого читателя, другие, наоборот, - все тематически не связанное с Севером, рассматривают как измену и отступление от главного направления, диктуемого, дескать, самим названием журнала. Сторонники той и другой точки зрения находятся и среди писателей, и среди читателей.

Примиряющая линия тут одна – качество самих публикуемых произведений. Открытая своеобразная конкурсность, которая давно уже утвердилась в редакции «Севера», когда вещи со стороны должны быть на голову выше собственных, оказало благотворное влияние на творчество северян. Давно уже затихли попреки журналу, когда на его страницах появляются (правда – нечасто) произведения москвичей и ленинградцев, писателей Минска, Иванова, Ярославля или Белгорода.

Но есть одна обязанность у «Севера», которая была и остается важнейшей. Это – связь с национальными литературами региона. Через «Север» пришли к русскому читателю многие десятки самых значительных произведений карельских, коми и ненецких писателей: Н. Яккола, А. Тимонена, У. Викстема, П. Пертту, О. Степанова, Я. Ругоева, И. Торопова, Г. Юшкова, Г. Федорова, В. Ледкова, Т. Сумманена, Н. Лайне, П. Явтысыя и др.

С 1990 года в журнале утверждена штатная должность редактора, который будет специально заниматься работой с национальными литераторами. Будем надеяться, что это не только оживит, но и выведет интернациональные связи «Севера» на новый уровень.

Как вероятно заметил читатель, с января этого года несколько увеличен объем «Севера»: вместо восьми печатных листов он выходит на десяти. Хорошо, что это произошло хотя бы на пятидесятом году существования журнала.

Редакция и редколлегии постараются открывшиеся новые печатные возможности использовать для того, чтобы сделать «Север» более содержательным, разнообразным и интересным самому широкому кругу читателей. Портфель журнала это позволяет.

Настоящий номер журнала 452-й со дня основания.

Многие тысячи произведений прозы, поэзии, публицистики и критики обрели первую печатную жизнь на его страницах за долгие полвека. Одни из них потом получили всесоюзную и зарубежную известность, изданы в стране миллионными тиражами. Судьба других – более скромная, хотя и они продолжили свою жизнь на страницах книг. Третьи, откликнувшись на потребности времени, так и остались лишь журнальными публикациями. Все вместе они определяли творческое лицо журнала с его находками и потерями, удачами и просчетами.