На обложке печать «Свердлова, 10-23, Гусарову»

• Стр. 64(Джед Кайли. Хемингуэй) выделен абзац:

И восходит солнце

Он стоял возле меня у бара. Это был рослый детина. Лет двадцати пяти, решил я. Ему не мешало бы побриться, да и постричься тоже. Куртка выглядела так, словно он спал не раздеваясь. Но сразу было видно, что это не завсегдатай кабаков. Он сунул мне руку. Я не хотел бы, чтобы такую руку сунули мне в лицо, когда она сжата в кулак. Толстые кисти вылезли из рукавов, видна была густая черная шерсть. Стриженные усы походили на брови. Весь он светился улыбкой. Приятная улыбка, подумал я. Когда он пожал мне руку, я даже поморщился. Вот это лапа!

Выделен абзац:

Что за парень, подумал я. Наверное, мы с ним встречались в моем заведении. У меня на Монмартре был ночной клуб, так что меня все знали. Манера держать стакан выдавала в нем янки. Смертельная хватка. В штатах существовал сухой закон, и все туристы пили именно так. Будто у них вот-вот отнимут стакан. Тот еще закон, подумал я.

• Стр. 65 подчеркнута фраза:

А пошел-ка ты! Вот еще кривляка. Да где это слыхано, чтобы американцу не нравился Париж?

• Стр. 71 выделен абзац:

Что за странное сочетание безудержной храбрости и скромности, подумалось мне. Не побоялся прийти приятелю на выручку в присутствии целой массы народа. А ведь могло бы дойти и до побоища, стоило кому-нибудь из них кликнуть дружков. И вот, когда опасность миновала, он стушевывается. Странный малый, это точно. Говорят, когда итальянцы наградили его, пришлось отнести медаль к нему домой. Он боялся очутиться перед строем подразделения. Смерти не побоялся, а похвалы испугался. Девушки говорили, что он хромает. Еще бы не хромать с металлической коленной чашкой и сотней осколков в теле! Но это его не остановило. Вот характерец!

• Стр.73 выделен абзац:

Недаром он пишет о том, как убивают людей, подумал я. Целыми днями он видит перед собой могилы. Но вы знаете, что? Нужно отдать ему должное, он всегда остается самим собой. В нем нет никакой нарочитости. Взять хотя бы этот случай. Другой на его месте, чтобы пустить пыль в глаза, слез бы возле гостиницы «Ритц», а остальную часть пути прошел бы пешком. Но он не таков. Позволил довести себя до самой дыры. Что это в нем? Честность, самонадеянность или что-то еще? Должно быть, уверенность в своих силах. Редактор одной из херстовских газет рассказывал мне, что однажды он поднялся к Хемингуэю на его чердак и предложил ему репортерскую работу. Это дало бы Эрнесту сотни две в неделю. Но он наотрез отказался, хотя в ту пору нередко голодал. Заявил, что не хочет, что бы кто-то указывал ему, о чем надо писать. Хочет, мол, жить жизнью своих героев. Есть в нем, пожалуй, что-то такое, хоть и не сразу разберешь, что именно.

Правда, одно можно сказать наверняка. Он чертовски трудолюбив. Я как-то решил навестить Эрнеста в его кладбищенской берлоге. Консьержка сказала, что он дома. Я поднялся на пятый этаж и постучал, но он меня не пустил. Подмастерье-гробовщик, сосед Эрнеста, сказал, что он сидит, запершись целую неделю, проверяет корректуру. И не пускает к себе никого. Кофе и круассаны оставляют для него у дверей. Единственно, что он себе позволяет – это пройтись до ванной в другом конце коридора. Если, действительно, гениальность – это способность переносить любые лишения, то и он и вправду гениален, подумал я.

• Стр. 75. Выделен абзац:

Я распорядился насчет льда и закуски. Рассыльный, увидев Эрнеста, весь расплылся в улыбке и, протянув карандаш, попросил у него автограф. Я хотел было взять карандаш, решив, что парнишка ошибся. Ведь приезжей знаменитостью был я. Но рассыльный не выпускал карандаш из рук и дал мне взамен ведерко со льдом.

 - Мне нужен автограф мистера Хемингуэя, - сказал он. – За него я запросто получу десять монет.

• Стр. 82 Наш расчет оказался верным, Эрнест направился прямо к бару, улыбаясь и расталкивая полуголых людей, словно герой завоеватель. Он и сам был полураздет и обветрен настолько. Что его можно было принять за туземца. Он шел босиком по деревянному настилу, из которого торчали гвозди и занозы, с таким видом, словно это был мягкий ковер. Те еще ноги! Подошвы у него, видно, дубленые. Вблизи было видно, что он все же устал. Видимо, еще не успел, привыкнуть к суше и шатался из стороны в сторону. Но у него было много друзей, которые его поддерживали, и он, точно ребенок, радовался им. Мальчика кубинца, его помощника, видно не было. Наверно, повалился на койку и спал. И неудивительно. После стольких дней и ночей болтанки. Но Эрнеста, похоже, ничуть не укачало.

назад